Миллион за выстрел

— Она бы землю носом рыла, но не оставила бы его там. — Гален перевел взгляд на Елену, которая сидела одна с другой стороны прохода. Она сидела, напряженно выпрямившись и уставившись перед собой. — На удивление сильная у нее воля, не понимаю, как она умудряется сидеть. — Он встал. — Но, думается, самое время выдернуть пробку.

Елена опасливо поглядела на него, когда он остановился рядом.

— Да?

— Время баиньки. — Гален взглянул на наручные часы. — До побережья нам лететь не меньше семи часов. Там, за занавеской, нечто вроде спальни, есть и ванная комната. Иди и поспи, пока мы в полете.

— Мне и здесь хорошо.

— Вранье. Ты просто боишься, что развалишься на части, если расслабишься. Иди и ложись. Я принесу тебе болеутоляющее.

— Не хочу, чтобы Барри волновался.

— Он и не будет. Я об этом позабочусь. Он испугается куда больше, если ты грохнешься в обморок. Скоро он попадет в совершенно новое окружение. Ты ему понадобишься, чтобы приспособиться.

— Я смогу.

— Конечно. — Он помог ей встать. — Если отдохнешь. Ты неважно выглядишь. — Он подтолкнул ее к занавеске. — Умойся и постарайся устроиться поудобнее. Даю тебе несколько минут.

— Какая трогательная забота.

— Это не забота. Просто вопрос профессиональной гордости. — Он пошел по проходу туда, где сидели Доминик и Барри. — Ты была моим заданием, так что я хочу быть уверенным, что ты будешь жива и относительно здорова, когда я откланяюсь.

Елена шевельнула головой на подушке, пытаясь найти прохладное место. Но такового не оказалось. Так жарко…

— Я иду. Неважно, готова ты или нет. — Гален отодвинул занавеску и вошел.

Елена быстро села на постели.

— Что тебе нужно?

— Ничего такого, о чем стоило бы волноваться. Ты забыла? Я собирался принести тебе что-нибудь против боли. Не надо на меня нападать.

«А чего он ожидает», — смутно подумала она. Каждую минуту рядом с ним она остро чувствовала, кто он такой, что собой представляет. Нет, понять этого она не могла. Она вообще сильно сомневалась, что кому-нибудь удалось проникнуть под эту оболочку, но она знала, что он опасен и может быть абсолютно безжалостным. Хотя ничего страшного в его облике не было. Он был строен, в отличной форме, темные с искорками глаза, умен, в меру насмешлив и остроумен. Некоторые женщины сочли бы его красивым. Надо хорошенько приглядеться, чтобы заметить угрозу.

Он задернул за собой занавеску.

— У тебя лицо красное. Возможно, поднялась температура. Расстегни рубашку и дай мне взглянуть на свое рукоделие.

Елена не пошевелилась.

Гален шагнул вперед.

— Надо сменить повязку и убедиться, что швы целы. — Он достал из кармана две упаковки с лекарствами. — А потом, если ты будешь хорошей девочкой, я дам тебе пару таблеток пенициллина, чтобы справиться с инфекцией.

Она фыркнула.

— Мне не надо для этого быть хорошей девочкой. Ни Форбз, ни Доминик не позволят тебе оставить меня без лекарств.

— Да это просто выражение такое. — Он прищурился и взглянул ей в лицо. — А ты что подумала?

Она не ответила.

— Ты подумала, я имею в виду секс. — Он скривился. — Ты, видно, с ума сошла. Я не до такой степени изголодался.

— Для того чтобы хотеть трахнуть женщину, она не обязательно должна нравиться мужчине, он может даже не находить ее привлекательной. Тут все просто, они нас видят, они нас используют. Тебе это известно.

— Ничего подобного. И мне не нравится, что ты валишь меня в одну кучу с остальным человечеством. Мое эго страдает. Не надо обобщать.

— Это почему? Ты ведь обобщаешь, когда дело касается меня? Когда ты говоришь обо мне с Форбзом, ты думаешь: такая, как она. — И она резко добавила: — Так вот, я не такая, как другие, я такая, как я сама, и я ценю ту женщину, которой являюсь. Ты можешь меня обидеть, трахнуть, но я все равно останусь Еленой Кайлер. Не шлюхой или бесполезным куском дерьма…

— Ш-ш-ш, — сказал Гален. — Слушай, ты так трясешься, что все швы разойдутся. Уймись.

Он был прав. Ее трясло.

«Прекрати. Не показывай слабости. Тем более перед Галеном».

— Я не трясусь.

— Трясешься, трясешься. Что вполне понятно. Ты плохо себя чувствуешь.

— Пошел ты к черту со своим пониманием.

— Ты думаешь, оно ему нужно? А ведь это одна из моих лучших черт. Теперь, когда мы установили, что насиловать тебя я не собираюсь, расстегни рубашку. Ты мне не покажешь ничего такого, чего бы я не видел в доме Доминика. Кроме того, учитывая твое прошлое, ты не должна быть такой застенчивой.

— Какое еще прошлое? Что ты можешь знать?

— Почему тебя так беспокоит этот вопрос?

— Я знаю себе цену и не желаю, чтобы про меня говорили всякую чушь.

— А кто возражает? — Гален всмотрелся в ее лицо. — Разве кто-то повел себя неуважительно? Что случилось с тобой в тюрьме?

— Только то, на что я сама пошла. Они хотели меня сломать. Не сумели. Не смогли.

— Ты слишком много говоришь. Это лихорадка. Пожалеешь, когда почувствуешь себя лучше. — Он сел рядом и расстегнул ее рубашку. — Только взгляну и уйду.

Она сидела, напряженно выпрямившись, и смотрела поверх его плеча в стену.