Миллионер

- В этой истори он потерял пол-лимона долларов, но он всех прощает.

- Ишь ты, бескорыстный какой? А я миллион потерял?

- Слава, все закрываем тему, - поднял руки, мол, хватит, достали вы всех своими миллионами.

Я это понимаю и повторяю:

- Спасибо, - и дополняю не без иронии. - Век не забуду. Никого и ничего.

- Лучше забудь, - шутит.

Как говорится, в каждой шутке доля шутки. А, может, и нет?

Кое-как разбудив Илюшу, вывожу его на улицу. Ночь прохладна и бодрит, равно как и напряженный гул самолетов. Я осматриваюсь - тихо катит спортивный автомобиль. Тормозит рядом с нами. Открывается дверца. Не говоря ни слова, усаживаю Илью на заднее сидение, потом плюхаюсь сам - на переднее.

Лицо Маи спокойно и сосредоточенно. Тени и световые сполохи искажают его. И мне кажется, что на её лице - маска. Сейчас это маска деловой женщины, принявшей некое решение.

- А куда мы? - спрашиваю.

- К нам, - отвечает. - На дачу. Отдохнем. Переведем дух.

- И что?

- И за работу, товарищи.

- Какую работу?

- Наш уговор остается в силе, - морщится. - Бабушка выжила из ума.

- И убила дедушку, - истерично посмеиваюсь я. - Нет, с меня хватит. Думаю, Илюше тоже.

- Ты не прав, Слава.

- И потом: я дал слово СБ не играть на валютной бирже. Никогда в жизни.

- Ничего, - ощеривается. - Мы с ними договоримся.

- Нет, я сказал!

Больше не произносим ни слова, лишь я называю место, куда нам с Илюшей надо - Тырново.

Через полчаса праздничный собачий лай встречал героев. И Жанна-Жаннэт встречала. Лучше бы она этого не делала. Выйдя на крыльцо, стояла в свете фар - полуголая в лилово-ажурном, французско-нижнегородском нижнем белье. Ё-е`! Зрелище было на любителя, право.

И черт с ним, живем, как можем! И принялся вытаскивать из авто аутиста. И когда это делал, услышал шипение и даже вздрогнул - змея? Потом услышал тихий голос, шипящий от ненависти:

- И ты меня меняешь на эту корову?

- Лучше корова, - изрек я не без мстительного удовольствия, - чем кобра.

- Что? - её красивое лицо исказилось от бессилия и злобы. - Суки, вас надо давить и давить! Давить и давить!

- А ты крутоверцер! - заорал вслед авто. - И жить тебе так вечно!

- Господи, откуда вы, ребятки? - набегала Жанна.

- Оттуда, - рявкнул я. - Корова ты, Жаннэт, корова!

- Зато я вас люблю, - ответила нелогично, подставляя покатое плечо под аутиста. - Я знала, что вы вернетесь. Какие вы, мои дорогие...

- Ладно, пошли, - буркнул я, - жопцаца тырновская.

И мы вошли во дворик, залитый желтым светом луны. И запах родного хлева был мне приятен. И даже проклятые комары казались милыми.

Потом мы опустили Илюшу в качалку и он, открыв глаза, проговорил:

- Ыыы!

И в этом бессмысленном, казалось, звуке я услышал изречение великого философа: "Когда оканчивается государство, начинается человек..."

Именно так и было с нами - мы сидели на краю прекрасного мира и каждый чувствовал себя...

Через день мы хоронили нашего друга Васю Сухого. Был солнечный день, и шумели солнечные деревья. Кладбище было подмосковное Богородское, и вокруг него было много солнечных деревьев. Казалось, что весь мир соткан из солнечных деревьев. Единственно, что задевало: под этими солнечными деревьями горбились могилы, их было много, этих могил. Так много, что возникало впечатление: до горизонта - одни могилы.

Потом мы поехали в Тушино, чтобы взять вещи Илюши для дачно-тырновского удобного его проживания.

Ехали на стареньком автомобильчике - "дедушке" советского е` автомобилестроения. И надо такому случиться - у ипподрома "москвичок" заглох.

- Ыыы, - сказал Илюша, указывая на гипсовых коней у центрального входа.

- Лошадки, лошадки, - понял я. - Тут лошадки бегают наперегонки.

- Может, хочет посмотреть лошадок? - правильно предположила Жанна.

И я решаю: пока буду возиться с мотором, пусть друзья сходят на публичное зрелище.

Оставшись один, открываю капот. К счастью, засорился только жиклер. Ручным насосом удается его продуть, и машина готова в путь.

Ан нет - должно, сладкая парочка увлеклась красивым зрелищем, и не шла. Пришлось идти мне.

Ипподром жил своей нервно-возбужденной жизнью: синели легкие летние небеса, зеленело зеленое поле, темнел влажноватый круг, по которому носились упряжки, на них прыгали жокеи маленького росточка и в жакетках кислотного цвета, радиоголос объявлял номера и смешные прозвища лошадей, публика держала в руках программки и спорила, на какой номер лучше ставить.

Это был странный и незнакомый мир - для меня. Нельзя сказать, что он привлекал, однако был мил и приятен для глаза. Человеческие страсти - что может быть интереснее?

Обнаружив парочку на трибуне, протиснулся к ним. Жанна рассматривала публику, а публика - её. Илюша покачивался, как сомнамбула:

- Белая. Белая. Белая, - повторял.

Я более внимательно смотрю на старт и обнаруживаю невзрачную кобылку в упряжке. По цвету она - белая.

- Что с Илюшей? - спрашиваю Жанна. - Бормочет и бормочет.

- Может, хочет, чтобы мы поставили на белую лошадь? - предполагаю я.

- Ыыы, - соглашается аутист. - Белая. Белая. Белая.

- А чего давайте, - хлопает в ладоши простушка. - На беленькую. Восьмой номер.