— Из-за Тео, дурень! — не выдержала я.
Но или крикнула слишком громко или просто так совпало, но камни вокруг нас опасно пришли в движение, а те, что под нами, закачались. Я только собралась испугаться, как вдруг Константинидис, душераздирающе завопив «Берегись!», сбил меня наземь, накрыв своим мощным телом. И одновременно с грохотом обвалившихся камней, я почувствовала резкую боль в лодыжке.
Первые несколько секунд, оглушённая грохотом, придавленная телом миллиардера, я не видела и не слышала ничего — не могла даже толком вздохнуть. Неужели нас завалило, Константинидис погиб, закрывая меня, и я теперь лежу под его изуродованным телом не в силах даже сделать вдох?! От этой мысли нехватка воздуха стала ещё острее, и я истерично забилась, силясь высвободиться из-под холодеющего трупа. Но «труп» вдруг зашевелился и, кашляя через слово, рявкнул:
— Перестань дёргаться! Все органы мне отбила, ненормальная!
— Так вы не... вы не... — с трудом выдохнула я и тоже зашлась в кашле.
— Каменная... пыль... — Константинидис наконец отполз в сторону и начал судорожно шарить по камням, раз или два пройдясь ладонями по моим ногам.
— Что вы делаете?! — просипела я.
— Пытаюсь найти сотовый! Хотя зачем? Ты же — кровопийца и наверняка видишь в темноте!
— Некоторых в трудной ситуации не оставляет оптимизм, а вас — токсичность! — зло фыркнула я.
— Нашёл! — облегчённый вздох и на мгновение ослепивший меня луч света.
— А в лицо зачем направлять? — возмутилась я.
— Тебе ничем не угодишь, да? Я жизнь тебе спас, а ты ноешь из-за света в лицо!
— Так вот, что это было! — съязвила я.
— Нет, я к тебе целоваться полез! — вконец рассвирепел Константинидис.
— Ради вашей Эвелины надеюсь, что это вы делаете более умело — не выламывая ей лодыжки!
— Да при чём здесь... Ты что, ранена?
Свет сотового мгновенно метнулся к моим ногам, «выцепил» повреждённую, и с губ моего спасителя сорвалось:
— Господи Иисусе!
— Вы что, вывихнутых лодыжек никогда не видели? — раздражённо отозвалась я. — Хотя — откуда...
— Кровоподтёк какой и опухло всё! Это и правда я сделал? Сильно больно?
Слегка растерявшись от такой заботы, я выдала только ёмкое «Угу», и лишилась дара речи окончательно, когда Кир Константинидис, наследник миллиардов, наклонился к моей ноге и, сложив губы трубочкой, начал дуть на лодыжку.
— Почему так смотришь? — буркнул он, поймав мой взгляд. — Мне в детстве помогало...
— У вас было детство? — от растерянности я сморозила откровенную глупость и тут же постаралась исправиться. — Хотела сказать, были травмы в детстве?
— А что тебя так удивляет? — оскорбился он.
— Вас наверняка няньки из рук в руки передавали, так откуда взяться травмам?
— Не было у меня нянек — была всего одна! И ту бабушка потом выгнала!
— Бабушка?
— Да, она воспитывала меня, пока мне не исполнилось пятнадцать. Можешь встать? Нужно отсюда выбираться!
— И как? — вздохнула я, но руку ему подала и Константинидис дёрнул меня вверх, будто я ничего не весила. — Где мы вообще?
— Раньше на вершине Скароса располагалась крепость для защиты от нападений пиратов, — он осмотрелся, подсвечивая сотовым. — Крепость разрушило землетрясением, но под ней — целая система тоннелей, которые никуда не делись. Думаю, мы провалились в один из них.
— А теперь и он обвалился... Но в этот-то раз вас будут искать?
— Конечно, будут! Они и в прошлый собирались!
— А, ну тогда надежда есть, — съехидничала я. — Куда идти?
Оглядываясь по сторонам, Константинидис явно не обратил внимания на моё ехидство и только радостно выпалил:
— Вон туда, смотри! С одной стороны тоннель действительно завалило, но, кажется, там — проход!
Я попыталась наступить на повреждённую ногу, но боль пронзила до самой макушки, и, охнув, я повисла на Константинидисе.
— Больно, да? — посочувствовал он. — А зачем на неё наступаешь? Подставил же плечо!
— Как-то не сразу разобралась, — буркнула я. — Спасибо...
— Сочтёмся, — проронил Константинидис и, подхватив меня в охапку, двинулся в обозначенном им же направлении.
[1] Таврокатапсия — ритуальные прыжки через быка, известные по художественным материалам минойской цивилизации.
Глава 11
Переход был узким, подсвечивавший себе сотовым Константинидис то и дело задевал мною стены, да и нога начинала ныть не на шутку. Но я держалась изо всех сил, стараясь думать о приятных вещах — например, о Тео и как он за меня волнуется, и как обрадуется, когда я отсюда выберусь... Правда, нашу первую совместную ночь придётся отложить, но... будут ведь и другие!
— Так ты ревнуешь своего парня к Эвелине?
Вопрос Константинидиса вывел меня из мира сладких грёз, в которые я старательно погружала разум, чтобы заглушить усиливавшуюся боль.
— Понимаю, — продолжал он. — Перед ней трудно устоять!
— Кому? — не выдержала я. — Поклоннику творчества Мэри Шелли?
— Почему Мэри Шелли? — миллиардер был явно озадачен.
— Она ведь написала о собранном из кусочков монстре.
— Чудовище Франкенштейна? И при чём здесь Эвелина?
— При том, что Тео боится её «кусочков»! — отрезала я.
— В смысле, испытывает робость?