Миллионеров украшает скромность

— Знать не хочу про твои паршивые принципы! — взвилась племяшка. — Живешь в каменном веке, во времена Домостроя, и хочешь, чтобы и я жила так же! Вся Европа загорает топлесс!

Вот теперь я, кажется, поняла, в чем дело. Вся вина «мерзавца» в том, что он не хочет, чтобы на обнаженную грудь его жены пялились посторонние мужчины. Действительно подлец. И самодур.

— Леон, вы никогда не загорали на нудистском пляже? — неожиданно встряла я.

— Конечно нет, — испугался мужчина.

— Напрасно. Вы сложены как античный бог. Уверена, дамы сойдут с ума.

У Милочки вытянулось лицо, и мне показалось, что она сейчас заплачет. Очевидно, предположение о том, что мужчине есть чем гордиться и в обнаженном виде, имело под собой реальные основания. Отпускать супруга к нудисткам племянница явно не рвалась.

Бросив Леону ободряющий взгляд, я двинула на выход. Мужчина, кажется, понял, как себя вести, и в моей поддержке больше не нуждался. Надеюсь, они все-таки поладят, потому что я не переживу потерю такого замечательного родственника.

Можете поверить, выходить на люди с такой физиономией, как у меня сейчас, рискнет не всякая уважающая себя фемина. Но просить пару минут на приведение лица в порядок я не рискнула. Мало того что на ликвидацию последствий безудержного рева может понадобиться значительно больше времени, так я еще и засыпала на ходу.

Господи, когда же я выйду на работу? И смогу, наконец, отоспаться? Странно, раньше мне казалось, что пять, реже шесть часов ночного сна — это недостаточно. Теперь о таком я только мечтала.

Бастинда, как ни странно, ходко последовала за мной. Хотя не исключено, что ее просто мутит от семейных скандалов. Во всяком случае, она не отставала и даже сделала попытку потереться о мои ноги. Вот и хорошо, вдвоем веселей. Да и предлог для пребывания в холле теперь есть — скажу, у кошки бессонница, вот мы и вышли прогуляться.

Херувим, оставленный на хозяйстве, мирно дремал, положив голову на скрещенные руки. Я опять поразилась тому, как он скверно выглядит, и последовала его примеру. Примостившись в глубоком кожаном кресле, я зарылась носом в теплую кошачью шерсть и моментально погрузилась в сон. Что подумают постояльцы, обнаружив сопящую парочку, и когда мне позволят вернуться в собственный номер, меня не волновало совершенно. Здешняя жизнь потихоньку учит меня философски относиться к происходящему. Еще немного, и я смогу делиться наблюдениями с широкими народными массами. Только вот не успела решить, телевидение или прессу осчастливить.

Пробудилась я от того, что кто-то тряс меня за плечи. Свинюгер! Да что же это, в конце концов, такое! Я ему не жена и даже не секретарша! По какому праву он себе позволяет меня контролировать?!

Убедившись, что мы с Бастиндой открыли затуманенные очи, немчура отскочил на безопасное расстояние и устроил форменный допрос.

Настроение у меня и так было не безоблачное, а от побудки во внеурочное время, да еще столь бесцеремонной, во мне и вовсе проснулся зверь. Раньше шансы Свинюгера на мою благосклонность равнялись нулю, сейчас же ему вообще оставалось только посочувствовать. Теперь я знала, кто ответит за мои неудачи на личном фронте, исковерканный отдых и отсутствие элементарных бытовых удобств.

— Вы что это себе такое позволяете?! — очень тихим голосом начала я.

— А? — испуганно пискнул ухажер.

— Заявляетесь ни свет ни заря, руками хватаете, бесцеремонные вопросы задаете!

— Но ведь я… ведь вы… — заблеял несчастный, — я же не в номер к вам…

— Еще не хватало, — сурово проговорила я. — Зарубите на носу, Свинюгер, я свободная личность, и сама решаю, где и когда мне находиться. Мои причуды — это мое личное дело, и я имею полное право поступать по своему усмотрению. В следующий раз, если вы, к примеру, обнаружите меня загорающей на крыше экскурсионного автобуса, я разрешаю вам пожелать мне доброго утра, но только в том случае, если я уже проснулась. Вам ясно?!

Вопросов не имелось. Мою оригинальность и независимость кавалер признал всецело и безоговорочно. Не приходилось сомневаться, что теперь, угляди он меня хоть отдыхающей на взлетно-посадочной полосе, как раз на пути разбегающегося лайнера, мой покой потревожить не посмеет.

Одарив нахала высокомерным взглядом, я встала и направилась к лифту. Бастинда, в грациозной поступи которой совершенно ясно читалось презрение к невеже, незнакомому с правилами этикета, горделиво прошествовала следом. Обалделый Свинюгер и потрепанный жизнью херувим остались обмениваться потерянными взглядами и осторожными высказываниями в адрес противоположного пола.

Стучала я, наверное, четверть часа, прежде чем попала в собственный номер. Открыла зевающая Мила и на мое законное недовольство дернула плечиком:

— Да ладно тебе разоряться. Поздно легли, устали после перелета. У тебя, в конце концов, целый день впереди!

Тут она осеклась, потому как и днем у нее, по-видимому, были собственные планы на наше совместное жилье.

— Ну, подремлешь чуточку на пляже, — смущенно проговорила она, отводя глаза. — Но ты не волнуйся, к вечеру Леон нам подыщет что-нибудь приличное.