Миллионеры в минусе, или как пустить состояние на ветер

«Конечно, мы никогда не были членами Торговой палаты или другой подобной ассоциации. У нас не было на это ни времени, ни желания. Каждое утро в пять часов мы уже были на фабрике. Мы работали по шестнадцать часов в день, и каждый день после обеда я уходил в музей. За сорок лет я только три раза брал отпуск. От работы не стареют. Стареют от безделья. Мне завидовали, потому что я был иностранцем, швейцарцем, богачом и мог послать любого куда подальше. Все просто умирали от зависти. Нам принадлежало четвертое во всей Франции и самое крупное в Эльзасе мануфактурное производство. В течение пятидесяти лет мы обеспечивали работой местное население. На нас работало 2200 человек. А профсоюзы взяли и разрушили все это».

По словам Гесслера, другой проблемой было то, что братья чересчур покровительственно относились к своим сотрудникам.

«У них всегда были неприятности с рабочими. Каждый знает, что многие годы они считались очень хорошими работодателями, которые заботились о своих рабочих. Но то, как они это делали, их чрезмерная опека, уже не устраивало людей в послевоенные годы. Эту роль взяли на себя профсоюзы. Шлумпфы были людьми старой закалки. Все хорошо знали, что на братьев можно было рассчитывать, если нужно отвезти в роддом жену. Но времена меняются. Если бы это было не так, то братья Шлумпф были бы сейчас национальными героями».

Вот тут Фриц возражает. Он считает, что причиной их неприятностей была вовсе не отеческая опека рабочих и что такое отношение к сотрудникам не может «выйти из моды». Их компания строила для своих рабочих жилые свои счет коллективные выезды на природу; Компания же снимала для них рестораны на Рождество, и дед мороз раздавал подарки всем без исключения.

«Мы хорошо относились к нашим работникам. И у нас с ними были прекрасные отношения, пока не появились эти профсоюзы и не испортили все. Профсоюзные боссы заявляли рабочим, что даже если хозяин и прав на все сто процентов, то все равна нужно все делать поперек, потому что с любым хозяином надо бороться и никогда не признавать его правоту».

Но многие сотрудники компании вспоминают об этом несколько иначе. Они утверждают, что отеческая забота братьев Шлумпф была только вывеской, за которой скрывались прижимистость (особенно в отношении размеров зарплаты), заносчивость и авторитаризм. Находятся и такие, кто рассказывает, что Фриц имел привычку шпионить за своими сотрудниками сквозь отверстия в крыше здания.

При таких обвинениях Фриц впадает в негодование.

«Эти дерьмовые профсоюзы настроили моих рабочих против меня! То, что город Мюлуз сделал по отношению ко мне и к моему брату, иначе как позором и бесстыдством не назовешь».

И не он один придерживается такого мнения.

Самое интересное, что с ним вполне солидарен человек, который расследовал деятельность братьев во время войны, Бернар Тьери-Миг.

В 1981 году, когда ему уже было семьдесят восемь лет, он заявил одному репортеру, что, по его мнению, со Шлумпфами поступили бесчестно. И это после того, как он отказывался публично высказываться о братьях в течение всего времени, которое прошло со дня окончания его расследования. Он сказал, что Шлумпфы обанкротились не потому, что растрачивали фонды компании, а потому, что европейская текстильная промышленность перестала быть конкурентоспособной на мировом рынке. Впрочем, он отнюдь не считал Шлумпфов хорошими администраторами.

«Но ничего из того, что они сделали, не заслуживает того, чтобы конфисковать их машины. То, что произошло после их банкротства в 1976 году, было сделано с одной целью: купить их коллекцию по возможно низкой цене. И все это очень дурно пахнет».

* * *

Не сумев завладеть музеем иными способами и отлично понимая, какие перспективы он сулит для туристского бизнеса, городские власти Мюлуза и департамента Верхний Рейн решили для достижения своей цели воспользоваться банкротством братьев. Они выкупили музей у ликвидаторов, после того как некие «эксперты» оценили его в сорок четыре миллиона франков. Город и департамент собрали необходимую сумму и заявили о своем праве на коллекцию.

Но оценить такую выдающуюся коллекцию не так просто, как казалось французским судебным инстанциям.

Фриц Шлумпф утверждает, что сегодня она стоит более шестисот миллионов франков, что составляет более — шестидесяти миллионов фунтов, или девяносто миллионов долларов.

Но когда кто-нибудь утверждает, что такая-то коллекция стоит столько-то и столько-то, то напрашивается вопрос: стоит для кого?

И вот здесь французские власти все очень хорошо продумали.