Миллионы Стрэттон-парка

— Вы бессовестный врун.

— Ацтеки клялись, что это хорошее лекарство.

— Я брошу вас Киту, — проговорил он. — Я собственным каблуком раздавлю вас.

— Книга называется «Кодекс парикмахера». Пятьсот лет назад это было серьезное медицинское произведение.

— Тогда что такое мыльный корень?

— Не знаю.

— Интересно, — мечтательно проговорил он, — помогает это или нет.

Перед первым заездом мы с Дартом стояли, положив руки на ограду парадного круга, наблюдая, как Конрад и Виктория разговаривают с дочерью-жокеем Ребеккой. Вместе с тренером они составляли одну из нескольких групп, озабоченно поглядывавших на своих четвероногих подопечных, терпеливо переминавшихся с ноги на ногу или прохаживающихся вокруг них на поводу у помощника конюха. Все они прикидывались, будто деловито оценивают шансы, но на самом деле сгорали от желания выиграть.

— Надо отдать должное, — проговорил Дарт, не в силах устоять перед соблазном высказать свое мнение, — Ребекка умеет отлично скакать.

— Да уж наверное, иначе бы не попала в число первых жокеев Англии.

— Она на два года моложе меня, а я не помню случая, чтобы лошадь хоть раз вскинулась на нее. Меня один раз лягнули, и я решил, большое спасибо, с меня хватит, но Ребекка… — В его голосе прозвучала уже знакомая мне смесь неприязни и уважения. — Она ломала кости, разбивалась, и все ничего. Я бы не смог желать победы так, как она жаждет побеждать.

— По-моему, — заметил я, — все люди с большими амбициями такие, по крайней мере какое-то время.

Он повернулся ко мне:

— А вы?

— Боюсь, нет.

— И я тоже.

— Потому-то мы и стоим здесь, — сказал я, — и наблюдаем за вашей сестрой.

Дарт покачал головой:

— До чего же вы просто смотрите на вещи.

Дали сигнал жокеям садиться по коням. Одетая в традиционные стрэттоновские цвета — куртка в сине-зеленую клетку на спине и груди с совершенно не в тон оранжевыми и ярко-красными рукавами — Ребекка легко, как перышко, вспорхнула в седло, ее маленькое стройное тело силуэтом мелькнуло в воздухе. От вспышки нервозности, вызванной самой тривиальной причиной — отсутствием плечиков, не осталось и следа, теперь мы видели перед собой спокойного, сосредоточенного профессионала, полностью владеющего собой и готового показать свое искусство зрителям.

Видно было, что Дарт наблюдает за ней с двойственным чувством. Он смотрел на сестру, которая затмила его мужской доблестью, которую он должен был бы, но не мог проявлять сам; смотрел с восхищением и неприязнью, понимал ее, но не любил.

Конрадовский скакун Темпестекси по сравнению с некоторыми другими на кругу имел длинноватое тело и коротковатые ноги. В скачках с препятствиями на две мили, как явствовало из афишки, участвовали лошади, которые не выигрывали скачки с препятствиями до первого января. Темпестекси, выигравший одни скачки после этой даты, получил штраф и должен был нести дополнительный семифунтовый груз, но, несмотря на это, все равно считался фаворитом.

Я поинтересовался у Дарта, сколько скакунов содержит его отец и сколько готовит для бегов, он сказал пять, как ему кажется, хотя их то больше, то меньше — все зависит от их ног.

— Сухожилия, — ограничился он коротким объяснением. — Конские сухожилия такие же деликатные штуки, как скрипичные струны. В данный момент Темпестекси — для отца свет в окошке, все его надежды и мечты. Пока у него никаких проблем с ногами.

— Конрад делает ставки?

— Нет. Ставит мама. И Кит. Он сейчас поставил бы на Доувер-хаус, если бы тот принадлежал ему, поверьте мне. Он бы поставил на кон все, буквально все, до чего только смог бы дотянуться. Если Ребекка не придет первой, Кит просто прикончит ее.

— Это ему не поможет.

Дарт захохотал.

— Уж кому-кому, а вам-то должно быть известно, что у Кита логика никогда не берет верх над чувствами.

Лошади потянулись с парадного круга к скаковой дорожке, и мы с Дартом тронулись по направлению к импровизированным трибунам, появившимся на свет благодаря усилиям Генри.

Стоячие трибуны были набиты битком, и я всерьез беспокоился, не окажется ли хвастовством обещание Генри, что с ними ни при каких обстоятельствах ничего не случится. За последний час толпы народа вливались на ипподром подобно полноводной реке и буквально наводнили асфальтовый бордюр перед трибунами, захлестнули не только большой шатер, но и букмекерскую, в воздухе стоял ровный гул, создаваемый большой массой людей. В буфеты, столовые, кафетерии невозможно было пробиться, всюду скопились очереди. Люди давились в барах, долго ждали своего череда в тотализаторе, в кассах при входе давно уже распродали заранее отпечатанные входные билеты и афишки. В конторе самая большая копировальная машина работала на пределе мощности, печатая бумажки, которые должны были заменять привычные билеты, и чуть было не дымилась от напряжения.

Мимо нас промчался Оливер, на секунду задержавшись, чтобы вытереть пот со лба и поделиться радостным возбуждением:

— Подумать только, что может сделать телевидение!

— Ну что же, просто вы хорошо поработали.

Ожидая старта первого заезда, я сказал Дарту:

— Здесь Филиппа Фаулдз, на скачках.

— Ну? А кто это?