Милочка

— Я, бабуся, непременно, непременно приеду к вам в августе! Вот посмотрите, что приеду… — утешала ее внучка. — А потом и вас к себе увезу, и Дуню… И вы живите у нас, пока стоит осеннее ненастье… дольше живите! Бабуся, да вы присядьте!

— Спать ведь пора, дружок! — сказала бабушка, садясь к Милочке на постель.

А Милочка, лукаво посматривая на нее, промолвила:

— А помните, бабуся, как на другой день моего приезда, вы говорили, что ни за что не пригласили бы меня в гости, если бы знали, что я такая своевольная девочка!..

— Да, милая! Я это сказала тогда… — созналась бабушка, улыбаясь сквозь слезы. — Но ведь ты меня совсем из терпенья вывела… Вспомни, что ты тогда напроказила! Ведь ты у меня в спальне окно выставила… А ты, шалунья, дерзкая ты девчонка, помнишь, что сказала тогда: «Я бы ни за что не приехала, если бы знала, что у меня бабушка — такая ворчунья, такая злая, сердитая»…

Бабушка так смешно передразнила Милочку, что та неудержимо расхохоталась и опять бросилась бабушке на шею.

— Ну, а теперь, бабушка, мы подружились, да? — вскричала Милочка. — Теперь уж я знаю, что вы — совсем не злая… что вы добренькая, добренькая, моя бабуся… моя старенькая, моя хорошенькая бабусеночка!

И она ласкалась к старушке, гладила ее по плечу и прижималась своим смеющимся личиком к ее щеке.

— А как же ты смела так говорить тогда? — продолжала бабушка, нежно теребя ее за ухо.

— Я, бабуся, тогда очень рассердилась… — возражала ей внучка.

— Вот это мило! Да разве такие маленькие девочки могут сердиться?..

— Как же! Могут!.. Ведь у них же сердце есть… — утвердительно ответила Милочка.

Бабушка только покачала головой…

Трогательно было видеть, как поутру, при прощании, бабушка и внучка нежно обнимались и целовали друг друга…

— Смотри же, Фома, — осторожнее вези барышню! — говорила бабушка, стоя на крыльце и строго смотря поверх очков на своего старого возницу, пока Милочка со своей Протасьевной усаживалась в коляску.

— Знаю, матушка Евдокия Александровна! Не первый раз ехать приходится, храни Бог!.. — отозвался Фома, молодцевато натягивая вожжи.

— Ты ведь знаешь наших серых… — внушительным тоном продолжала бабушка. — Они — смирны, смирны, да вдруг и подхватят… Под гору-то хорошенько сдерживай их!

Серые смиренно стояли, понурив головы, и если бы они могли понимать человеческую речь, то, вероятно, чрезвычайно удивились бы тому мнению, какое высказывала бабушка об их ретивости.

— Ни в гору, ни под гору не поскачут! — возражал Фома, очевидно ближе бабушки знакомый с качествами своих престарелых коней.

— Ну, то-то, смотри! Я ведь знаю, что ты тоже иногда любишь гнать лошадей, сломя голову, строго выговаривала бабушка.

Фома только молча ухмыльнулся. То время уже давно прошло, когда Фома «гонял лошадей, сломя голову», и дорого он дал бы тому, кто теперь ухитрился бы «разгорячить» его серых и разогнать их — хотя бы под гору…

Коляска наконец тронулась, и бабушка, по своему обыкновению, смотря поверх очков, с грустью глядела вслед уезжавшей внучке. Вот уж выехали за ворота; серые мерной рысью побежали по дороге к лесу…

Милочка стояла в коляске, посылала бабусе воздушные поцелуи, кивала головой, махала платком… И еще раз издали донесся до бабушки ее серебристый голосок:

— До свиданья, бабуся! До свиданья!