Милочка Мэгги

«Дева Мария, – молился про себя Тимми, – не дай мне выйти из себя, ведь я здесь всего ничего пробуду – с матушкой, которая меня родила, и меньшой сестрицей».

В следующее воскресенье Пэтси с матерью договорились притвориться, что ничего не имеют против женитьбы. Когда священник огласил брак во второй раз и прихожане повернулись, чтобы позлорадствовать, миссис Мур с любезным поклоном им улыбнулась, а Пэтси одарил семейство Шон нежной улыбкой. Это вызвало всеобщее замешательство. После мессы прихожане сбились в кучки перед церковью и принялись обеспокоенно перешептываться. «Что же вдруг случилось? – спрашивали они друг у друга. – Он все-таки женится на девчонке?» Все испытывали огромное разочарование. Рыжий Верзила расслабился и подобрел. В конце концов он все сделал правильно.

* * *

Два дня спустя Патрик Деннис закинул за спину самодельный вещевой мешок из грубого льна. В нем лежали все его пожитки: шесть цветных носовых платков, сменная рубашка и пара шерстяных носков, связанных любящей матушкой.

– Так ты пошлешь за мной до конца года? – спросила мать в десятый раз.

– Обещаю, матушка.

– Поклянись!

Пэтси поклялся на маленьком молитвеннике в черном кожаном переплете, который она подарила ему на первое причастие.

– Да умереть мне на месте, если я не пошлю за тобой до конца года. Господь мне свидетель.

– Аминь, – сказала мать, засовывая молитвенник в его вещевой мешок.

Перед тем как сесть на велосипед, Пэтси еще раз оглянулся вокруг. На бархатные, зеленые, пологие холмы… голубое небо с легкими белыми облаками и розовые дикие розы, цеплявшиеся за ветхую серую каменную стену вокруг дома.

Ему не хотелось уезжать – не хотелось, и все тут. Но его закружил вихрь событий, дело было сделано, и уехать было легче, чем остаться.

Пэтси приплясывал от нетерпения, пока мать опрыскивала велосипед и его самого святой водой и торжественно прикалывала ему к нательной фуфайке значок со святым Христофором[2]. Когда с этим было покончено, он взлетел на велосипед одним махом. Прощальным напутствием матери было:

– Не приведи Господь, сынок, чтобы ее аспид-братец поймал тебя, пока ты бежишь из Ирландии.

Пэтси обернулся, чтобы помахать рукой, и покатил из жизни своей матушки и из Ирландии – навсегда.

Глава четвертая

Патрик Деннис Мур стоял на американской земле, которую когда-то заменили на сланцевую мостовую. Его первым впечатлением от Америки было то, что половина населения Нового Света разъезжала на велосипедах.

«Здесь их точно даром раздают с фунтом чая в придачу, иначе откуда у всех этих людей на них деньги?»

Пэтси стоял на обочине с котомкой за спиной и сжимал в руке бумажку с адресом Мориарити. «Спроси у полицейского, – наставлял его один из попутчиков по трюму. – Обязательно обратись к нему «констебль», и он скажет тебе, как сесть на паром до Бруклина». Пэтси увидел полицейского на другой стороне улицы, но поток транспорта поверг его в такое замешательство, что он не знал, как перейти дорогу.

Мимо тарахтели огромные телеги с пивом, причем на некоторые требовалось по шесть першеронов, громыхали по металлическим рельсам конки. Ползла похоронная процессия, состоявшая из катафалка, открытой повозки, полной венков, и десяти экипажей со скорбящими. Покойник, судя по всему преуспевший в жизни, и после смерти обладал достаточной важностью, чтобы на десять минут парализовать движение.

Мужчины с длинными, патриархального вида бородами толкали двухколесные тачки, груженные то фруктами, то каким-нибудь хламом. На повозках с хламом имелись колокольчики, подвешенные на натянутый поперек кожаный ремешок. Колокольчики издавали жуткую какофонию, тонущую в джунглях прочих звуков. Доносившиеся со всех сторон ругательства, в основном в адрес бородачей, были явно необходимы, чтобы все эти участники транспортного потока не остановились окончательно.

Движению мешали снующие туда-сюда велосипеды. Ездоки раздражали всех нервным перезвоном велосипедных звонков. Они постоянно оглядывались через плечо, из-за чего велосипеды мотало из стороны в сторону.

Под звон колокола громыхала телега с пожарным расчетом, от копыт запряженных в нее лошадей отлетали искры. Пэтси в изумлении пялился на пятнистую собаку, бежавшую под пожарной телегой, каким-то чудом избегая смерти в бешеной мясорубке колес.

Нервные, холеные лошади тянули хэнсом-кэбы[3], лакированные двуколки на рессорах и отполированные экипажи с откинувшимися на подушки элегантно одетыми господами и дамами.

Полицейский на противоположной стороне улицы уходил все дальше. Пэтси испугался, что потеряет его, и сделал попытку перейти дорогу. Что тут началось! Свистки засвистели, колокола зазвонили, гонги загремели, кучера разразились бранью, лошади встали на дыбы, какой-то мужчина свалился с пенни-фартинга[4]. На Пэтси заорали:

– Салабон окаянный, убирайся с дороги! – Таково было первое приветствие Пэтси от Нового Света.

– Уши прочисть, грязный Мик[5]! – заорал итальянец, разносчик рыбы.

Таково было первое полученное Пэтси наставление.