Я подползаю к Рогнеру, уже лежащему на полу. Он еще дышит, хоть и слабо.
– Скажите, где Лена!
Зажимаю рукой то место, где сквозь белую рубашку проступает и стремительно расползается красное пятно.
– Прошу, – умоляю я.
Рогнер хрипит.
– Вызовите «Скорую»! – кричу я, обращаясь к Ясмин Грасс. Та стоит, с ножом руке, у неподвижного тела, словно парализованная, и смотрит на него. – Я обещал жене, что верну нашу дочь домой!
На бескровном лице Рогнера играет слабая улыбка.
– Вы тоже отец, поймите меня.
Его дыхание прерывается, веки начинают дрожать.
Я отнимаю руку от его живота.
Он прав, я не справился.
Кто-то касается моего плеча. Подруга Ясмин Грасс.
– Не трогайте меня! – рявкаю я.
– Рощица, – хриплым шепотом произносит Рогнер. – За вашим садом. Она любила тот сад.
– Сад? Участок на окраине Гермеринга? Сад бабушки Ханны?
Рогнер делает вялое движение головой, в котором я распознаю кивок. И сам торопливо киваю.
– К нашему саду примыкает лесной массив. Это там?
– У самого края, – хрипит Рогнер. – Оттуда открывается вид на гортензии.
– Вы похоронили их там? Лену и Сару?
– Она любила гортензии, – произносит Рогнер с закрытыми глазами. – А я любил ее.
– Знаю, – вырывается у меня против воли.
Его губы вновь изгибаются в улыбке, на этот раз уже явно. Голова заваливается набок, взгляд замирает. Я сижу подле него, мои руки и моя рубашка перепачканы в его крови.
Спустя 4842 дня.
Волна накатывает на меня, пронизывает все тело. Я вздрагиваю, и всхлипываю, и плачу. Плачу о своей дочери. Вижу сквозь пелену, как Ханна встает со стула и опускается рядом с Рогнером с другой стороны. Отодвигает его неподвижную руку и ложится на пол. Кладет голову ему на плечо. Произносит шепотом:
– Доброй ночи, папа.
И закрывает глаза.
Захоронение в Гермеринге. Пугающая находка.
О личностях двух других женщин пока ничего не известно. После первичного осмотра эксперты полагают, что обе неизвестные были забиты до смерти. Причины смерти Лены Бек и ее дочери уточняются. Все трупы еще вчера были доставлены в Институт судебной экспертизы в Мюнхене для дальнейшего обследования.
– Необходимо в кратчайшие сроки установить личности двух женщин, – прокомментировал Брюлинг. – Вероятно, их родственники заявляли об исчезновении и должны знать всю правду.
– Да уж, вся правда, нечего сказать…
Кирстен откладывает сегодняшний номер «Баварского вестника» и достает хлеб. Отек с левой стороны лица спал, и только слабая синева еще проступает на коже. Рассечение, полученное от удара о стену, хорошо заживает. Игнац трется о мою ногу и мурчит, словно внутри у него маленький моторчик. Моя квартира,
– А что им нужно было написать? Что их главред – убийца?
Я содрогаюсь при мысли, что было еще две женщины. Конечно, полиция скоро установит их личности, но вряд ли удастся выяснить, почему они умерли. Возможно, сопротивлялись отчаяннее, чем я, и боролись за свою жизнь. Дали Богу такой отпор, что ему ничего не оставалось, кроме как прибегнуть к крайнему средству, чтобы продемонстрировать самому себе и детям свою абсолютную власть. А может, им пришлось умереть, потому что в его глазах они не столь убедительно играли роль Лены… Я вспоминаю, как сама лежала на диване в свой первый день, едва очнувшись, после того как потеряла сознание в кладовой.