Милорд (СИ)

— Не умеет. Слабый, руки слабые, рост небольшой. Наверное, подросток? Хотя нет, погоди-ка, я знаю одного подростка, который очень хорошо справился!

— Если бы ты так училась старательно, как сейчас глаза закатываешь — не пришлось бы по деревням ездить и девочек возить своему ублюдку! — огрызнулся Мартин.

Иногда ему удавалось убедить себя, что Мари — лишь очередной демон Виктора, а может и его собственная совесть, принявшая причудливый облик, но смотрел на ее худое, узкое лицо, на колючие зеленые глаза и сухие бледные губы, и не мог отделаться от ненависти к Мари-Настоящей.

Она потянулась, выгнувшись и разметав волосы по грязному полу. А потом выпрямилась и улыбнулась.

— Он убивает так, потому что это не он. Это женщина.

— Женщина? — Мартин задумался. — Звучит неплохо. Неопрятные раны — слабые руки, небольшой рост… и сексуальные проблемы, о которых писали в газетах — в убийстве нет эротизма, потому что убийца хочет не своих жертв, а…

Он остановился. Бросил быстрый взгляд на проем.

— А его, — широко улыбнулась она. — Ну-ка, котеночек, давай расставим точечки про парковку, а то мы все старательно делаем вид, что ничего такого не было.

— Нет. Мы не будем это обсуждать.

Мартин почувствовал, как потрепанный воротник рубашки стал туже. На миг ему показалось, что проем удаляется от него, словно огни на пляже, а его уносит в ледяное море — черное, бездонное, откуда его никогда не выведет даже призрак Вика.

— Стыдно, да? — Мари сыто облизнулась и откинулась назад, привалившись к косяку, будто собиралась попробовать занять сознание.

— Да. Да, чтоб тебя, стыдно! За все, постоянно! За то, что воспитал его таким, что не спас, что лгу Нике, что лгу ему — ты, сука, прекрасно об этом знаешь… Что тебе от меня надо? Крови? Зрелищ?! Чего ты от меня хочешь?!

Последние слова он прошипел ей в лицо, схватив за воротник. Бархат под пальцами был скользкий и холодный, будто платье висело на манекене, но сама Мари была живой — злобной, улыбающейся тварью.

— Зачем мне твоя кровь, котенок — она теперь горькая и холодная! Мне нравится, как ты мечешься. Нравится, как вы оба мечетесь, потому что ты прав — ты виноват в каждом убийстве, которое он совершил, и чем больше вы, мальчики, будете страдать, тем лучше я себя…

Вместо ответа Мартин запустил руку в ее волосы — теплые и густые, — провел вниз, а потом, улыбнувшись, показал ей раскрытую ладонь. Между пальцев виднелись светлые пряди.

— Врешь. Ты тоже умираешь. Опять.

Вместо ответа Мари беспомощно всхлипнула и разрыдалась, закрыв лицо руками. Мартин только окинул ее презрительным взглядом, с отвращением стряхнул волосы с ладони и отошел. Он хотел сказать что-нибудь едкое, жестокое, чтобы она оскорбилась и ушла, посчитала и его злым и недостойным внимания. Но так и не смог.

Может, она и притворялась, но было в ее сгорбленной спине и приглушаемых перчатками всхлипах что-то безысходное, что-то от его собственного взгляда в тяжелом зеркале.

Мартин постоял, борясь с целым клубком чувств, колющих ребра изнутри, а потом сел рядом с ней и осторожно обнял. Мари, повозившись, уткнулась носом под лацкан сюртука. Он молча гладил ее по вздрагивающей спине и впервые думал о ней не как о призраке и не как о настоящей Марии Б. Теперь в его сознании билось циничное слово «соучастница».

— Прости, — вдруг сказала она, поднимая лицо. Глаза были тусклыми, покрасневшими и очень уставшими. — Прости меня. Я не виновата, что вы меня такой помните, мальчики. Только если я здесь — значит, не такие уж мы и разные. Что если это Ира? — Мари удивительно легко меняла темы.

— Нет, — покачал головой Мартин. — Риша никогда не стала бы так поступать. Ей и незачем.

— Но она знает про венки и что это он… убил тогда, — неожиданно закончила она, так и не сказав «убил меня». — И она играла мою роль.

— Да, — ответил Мартин, чувствуя, как под рубашку словно забираются чьи-то длинные ледяные пальцы, но он встряхнулся, прогоняя видение. — Она бы не поехала красть его сестру и убивать друга. Нет, тут что-то другое. Это другой человек.

— Мартин? — теперь Мари встала, и каблуки заскрипели по доскам. — Ты ведь еще кого-то подозреваешь. Что если ты прав?

Мартин молчал. Молча смотрел на едва заметные пятна на руках, и они словно становились темнее. Казалось, вот-вот засочатся черным, кожа расползется, как истлевшие перчатки, и останется обнаженная отвратительная суть.

— Не знаю, — наконец сказал он. — В любом случае, мы скоро умрем. Не хочу, чтобы он думал, что я могу его спасти. Я не могу. Никогда не мог.

— Ты бы согласился показывать ему эти картинки до конца, если бы за них не приходилось расплачиваться жизнью?

— Так не бывает, солнце мое. За все истории надо платить.