Милорд (СИ)

— Послушай, я знаю тебя всю свою жизнь, с самого твоего детства. Неужели ты правда считаешь, что сможешь продать мне свои стерильные фантазии за реальность? Или ты пробуешь, чтобы понять, можно меня обмануть или нет?

— Как ты понял?

— В окне был белый свет. И больше ничего. Я досмотрел, что ты хотел мне показать, а теперь, будь так добр, скажи мне правду.

— Правда, Мартин… Ты не хочешь знать правду.

Мартин улыбнулся. Поставил чашку на стол и подался вперед. Он успел заметить, как отражение отшатнулось от него прежде, чем комната опрокинулась.

…

Впервые Мартин встретил сопротивление при попытке что-то узнать, и впервые это не имело для него никакого значения.

В хаосе памяти проносились обрывки воспоминаний, подавленных, забытых, интимных и поверхностных, ярких и почти поблекших. Многие из них были важны и давали ответы на вопросы, которые Мартин задавал себе с той самой минуты, как выбрался из застенка сознания Виктора. Но он отметал их, успев только едва коснуться — ему нужна была другая память.

Но даже из этого калейдоскопа красок и эмоций Мартин успел почувствовать, каким человеком стал Виктор. Эмоции растекались градиентом — от ледяной жестокости, от физической жажды причинения боли, похожей на забивший горло и исцарапавший пальцы песок, до смолянистой тоски, заливающей сознание. От нее рождался в груди животный вой, и вырывался из горла придушенным хрипом. Мартин никак не мог подавить в себе сочувствие, когда ощущал такое отчаяние. Что-то рвалось в нем, сжатое за горло ледяными пальцами долга и морали, придушенное реальностью, и все же неистребимо бьющееся в сердце.

Но были другие воспоминания, утопившие любовь черным и обжигающим.

…

Девушка в белом пуховике и красной шапке. Ее зовут Дара, и она не любит, когда ее зовут Дашей. Она похожа на Ришу, словно ее родная сестра. Виктор не любит ее. Не может заставить себя любить, и все чаще испытывает раздражение, чувствуя, что заменяет то, что ищет подделкой. Он всегда был чувствителен к любой лжи, и это колючее ощущение неотступно преследует его, когда Дара рядом.

Воспоминание — поцелуй в неверном свете уличного фонаря, девушка счастливо улыбается и смахивает пушистые снежинки с ворота его пальто. Виктор прижимает ее к себе и впервые думает о том, что ненавидит эту девушку. Что она лжет ему самим своим существованием.

Мартин не мог понять, где в этом хаосе кончаются воспоминания о прошлой жертве и начинаются воспоминания о новой. Он хотел знать, что случилось с Дарой, но ему уже был известен конец истории — Виктор убил ее. Мартин видел его стоящим над телом на берегу реки. Видел, как в серых волнах растекался красный цвет.

Эти воспоминания были ему нужны. Он тоже был виноват в смерти Дары, как человек, воспитавший убийцу и не сумевший ему помешать.

Но сейчас настоящее значение имели другие воспоминания. Что за странная девушка по имени Ника, не желающая бежать из этого стерильного белого ада.

…

Новое воспоминание — Дара что-то кричит ему. Ее лицо искажено настоящей, неподдельной злостью, и по лицу текут слезы, смешанные с тушью, отчего кажется, что девушка плачет смолой. Она срывает с шеи кулон на серебряной цепочке — Мартин успевает разглядеть серебряную веточку лаванды с лиловыми камнями. Успел заметить, что Даре не идет этот цвет. Его всегда любила Риша, а Дара, хоть и была на нее похожа, оказалась совсем другим человеком. Ярче, жестче, импульсивнее, без Ришиной мягкой виктимности.

…

Следующая картинка снова слишком интимна, чтобы на ней останавливаться, но Мартин успевает заметить, что Дара закрывает глаза, а Виктор пристально вглядывается в ее лицо и улыбается. Мартин чувствует, как улыбка давит на скулы и обнажает зубы. Он знает эту улыбку — она меньше всего подходит моменту и напоминает животный оскал.

…

Новое воспоминание, только теперь не о Даре. Виктор сидит в кресле в углу комнаты и курит, стряхивая пепел прямо на пол. Перед ним, на углу незастеленной кровати сидит женщина, которую Мартин узнал с большим трудом. Болезненно худая, с изможденным лицом, которое она не пыталась скрыть косметикой, с волосами в которых виднелись частые пряди седины. Волосы были убраны в неряшливый узел на затылке. Но гораздо больше Мартина насторожило то, как она была одета. На ней мешком висело темно-зеленое платье в крупный белый горох. Платье на талии было перехвачено широкой белоснежной лентой, а под широкой юбкой-солнцем виднелся жесткий подъюбник. Женщина будто пыталась выглядеть образцовой домохозяйкой с американских плакатов пятидесятых, но была похожа скорее на городскую сумасшедшую.