Милосердие

Однажды она напрямик спросила его об этом. Сентябрьским вечером они возвращались из дальней клиники через Йожефварош. У Агнеш после обеда была терапевтическая практика, Фери же проходил курс акушерской хирургии, — это значило, что он щипцами и без них протаскивал через муляж таза куклу-младенца. В витрине мясной лавки Агнеш увидела свежие шкварки. «Надо купить, порадовать тетю Фриду», — сказала Агнеш и забежала в лавку. Считая деньги, она увидела, как к Фери подошла проститутка; он отрицательно покачал головой и что-то сказал ей. Но в том, как он от нее отказался, чувствовался известный опыт, — это не было поведением девственника, испугавшегося провокации. «Я вижу, у вас тут приключение было», — сказала она, подставляя ему пакет. «Да, — ответил Халми, — продают себя, бедные». Это уже сказал социолог. Слова, которыми он отослал проститутку, были, судя по его мимике, куда более жесткими. «Вы уже бывали в… таком месте?» — вдруг взглянула ему в глаза Агнеш. Фери не ждал подобной атаки. «Уже полгода не был», — сказал он сконфуженно. Из всех мыслимых вариантов ответа именно этот наверняка не был ложью. Да, был; что́ был — бывал: присылаемых матерью денег, вырученных за птицу, хватало и на это; он лишь испугался, как отнесется к этому Агнеш. И, как оправданием, загородился тем, что уже полгода, с тех пор как Агнеш живет в его сердце, не был там. Агнеш попробовала представить, как он входит туда. Как разговаривает, — наверное, в том же немного резком, нарочито жестком, официальном тоне, как где-нибудь в лавке или с больными. Но какой, однако, идеализм! Наверное, решил про себя: если ты чтишь одну женщину, то забудь про бордели. Или, может, просто охоты не было? Выбрал другой способ «удовлетворения»? В «Анне Карениной» Агнеш читала, как расстроило Кити признание Левина. Странно, ее это совсем не расстроило. Фери и как мужчина, и вообще — как человек — почему-то заслуживал прощения в ее глазах. Суть его не меняется от того, что и как он делает. Больше того: ответ Фери скорее успокоил ее; ей даже нравилось, что его сдержанность в отношениях с ней, которую она ощущала, оказываясь к нему близко, — это в чистом виде застывшее уважение, чуть ли не религиозное благоговение перед ней. Но ведь вечно это продолжаться не может. А если брезгливость, как это называла Мата, заставит Агнеш в конце концов убежать от него? Девственность, если она затягивается, порождает все новые и новые страхи. Может, лучше было бы лишиться ее в возрасте шестнадцати лет. Мысль, застрявшая в голове у нее еще с Тюкрёша, с той разгульной ночи — о том, что не станет она связывать воедино замужество и утрату целомудрия, — обрела теперь такой вид: «Не буду обрекать на бесплодные муки этого человека, кто-кто, а он заслужил награды, заслужил того — если это вообще имеет какую-то ценность, — чтобы взломать ту анатомическую печать, которой в животном мире вовсе не существует. Однако я не могу поклясться, что и после этого его длинный нос станет мне шлагбаумом перед миром… Но все же: как это произойдет?» — не обращая внимания на логику, беспокоилось что-то внутри.