Милосердие монстра (СИ)

Встреча должна была состояться здесь, после полудня, хотя насчёт местного времени Гаргонат сомневался – на ратуше не было городских часов. Здесь время измерялось не так, как в Мире-без-Лун. Никаких электронных и механических приспособлений с цифрами, только угол падения тени на примитивные вертикальные указатели. Сегодня выдался пасмурный день, теней не было видно, словно само небо скрывало Гаргоната от солнца!

Прямые лучи местного светила, как и большинства прочих звёзд, не полезны для василисков. Кожа может вмиг волдырями покрыться, а проклятая кровь закипит, обличье человека растает как воск, и тогда он точно привлечёт к себе много нежелательного внимания.

Сейчас он, стоя около виселицы, внимание к себе своим видом может и привлекал, но никто ничего странного не видел. Учитель дал Гаргонату чёрную длинную рясу, объяснив, что в таких одеяниях ходят те, кто служит здешнему богу. Этим людям обычно никто не задаёт вопросов и местные их уважают.

Вокруг василиска и по площади неторопливо прохаживались обыватели, и вид их был невзрачен под стать местечку, в котором они проживали. Крестьяне. Женщины в плотных головных уборах, платьях до пят, толстые, крепкие, ладные. Наверняка у каждой под этим верхним платьем ещё несколько слоёв сорочек. Мужики, как и везде – небрежно-грязноватые, потасканные, с усталой обречённостью в глазах. Гаргонат успел пожить в трёх мирах, видел много смертных мужчин, и все были такими. Кроме учителя. Но, наверное, дело было в том, что учитель не человек, он и одевался иначе – не в холщовые рубахи, не в меховые жилеты, а в костюмы, состоящие из шелковых накидок, сияющих жемчугом и монашеские рясы, носил наручи или перчатки, часто бродил по коридорам Поля босой, а глаза завязывал широкими атласными лентами. Ученик только и успевал поражаться его странностям. Сперва он даже думал, что Травник сошёл с ума в этом мире, но в каждом нелепом с первого взгляда действии скрывался глубокий смысл, который Гаргонату только предстояло понять.

Площадь вздрогнула от гула, исходящего из-под купола ратуши, василиску показалось, что плитки на площади под его ногами тоже затряслись. Звуки причиняли если не боль, то неудобство. Гаргонат ненадолго ощутил себя совершенно потерянным и даже не посчитал, сколько раз ударили в невидимый колокол.

Неожиданно он встретился взглядом с девушкой, совсем юной, бледной что луна, большеглазой и испуганной. Она походила на призрака, вымазанного дорожной грязью. На ней было старое коричневое платье грубого покроя, а голова покрыта льняным белым платком, так, что только девушки лицо было видно. Она держала в обеих руках свёрток пёстрой клетчатой ткани.

– Идите за мной, сэр! – сказала она.

Гаргонат с трудом понял её говор – изъяснялась девушка со здешним деревенским акцентом, а василиск хоть и изучал местное наречие, но оказалось, что знание без практики почти бесполезно. Он отправился вслед за незнакомкой вдоль улицы, огибая бараки, пока, наконец, она не остановилась в уединённом дворике, где под искривлённым деревом с гладким стволом было развешено выстиранное белье – простыни, наволочки и прочие постельные принадлежности.

– Вы от Травника, так? – вновь зазвучала из уст девушки невнятная речь.

– Да, я его ученик. Он послал меня за веществом, – медленно выговорил Гаргонат.

– Вот ваше вещество! – незнакомка протянула свёрток. Гаргонат принял его, приоткрыл и обнаружил внутри мирно спящего младенца.

– Это ребёнок, – возразил василиск. – Не вещество.

– Травник сказал, что заберёт. Мне всё равно.

Девушка резко развернулась, устремившись прочь, но Гаргонат перехватил её за плечо и не позволил уйти так быстро. Она резко подняла голову, испуганно глядя на него, а василиск навис над ней как чёрный утёс.

По взгляду было понятно – ей это дитя не нужно. Она могла его задушить при рождении, но выбрала отдать Травнику. Может, надеялась, что он вырастит ребёнка? Ученик даже не нашел слов, чтобы выразить родившееся в его сердце противоречие. С одной стороны, ему показалось это отвратительным, а с другой – какая ему-то разница, что случится?

– Отпусти меня! – девушка вывернулась из его хватки. – Ты – монах! Не понимаешь настоящей жизни!

– Ты тоже не понимаешь, что это такое, – Гаргонат отвёл взор от её искаженного злобой лица. В этот миг она казалась ему уродливой. – Я действительно дал обет, только не думаю, что это ослепляет меня.

– Что же ты взгляд прячешь? – в глазах незадачливой матери вдруг родились слёзы.

– Я – милосерден. Сделка совершена.

Он побрёл назад, оставив девушку жить своей жизнью, а сам понёс ребёнка своему учителю, не зная, что уготовано младенцу – смерть или какое-нибудь извращённое подобие жизни в сети коридоров Поля. И какая ему разница?

С каждым шагом сделанным по городу и прочь из него Гаргонат понимал, что ему есть дело до того, что происходит. Ребёнок по пути проснулся и заплакал. Впрочем, это были даже не слезы, а скрипучий протяжный крик, который подействовал на василиска почти также, как колокольный звон. До Поля оставалась ещё пара часов пути…