Милосердие смерти. Истории о тех, кто держит руку на нашем пульсе

Из-за стола переговоров встал человек, безумно похожий на Аркадия – бравого майора, с которым я не раз пересекался в своей капитанской молодости лет пятнадцать назад. Он был храбр, умен, в совершенстве знал химию и, конечно же, химзащиту. Аркашка был бы первым кавалером гарнизона, если бы не изумительной красоты жена – вся ему под стать. А еще он был дипломатичен до тошноты и, видимо, поэтому и ушел от нас в военно-дипломатическую академию, или иначе ГРУ. Да, это точно был он. Но, господи, что делают с людьми годы и беды. Из статного красавца, с черной копной непокорных волос и отличной выправкой, Аркадий превратился в сутулого банковского червя с глубокими залысинами и печальными, как у бассета, глазами.

Бывшие офицеры на гражданке все равно что братья. И порой их теплые взаимоотношения непонятны гражданским «пиджакам».

Он моментально узнал меня, и мы молча сошлись в объятии. У Димона отвисла челюсть. Это была «пруха», это было то, что называют удачей на всю жизнь. Судьба кредита уже не представлялась проблемной. Аркадий усадил нас за стол, я представил ему Димку. Разговор сразу же стал конкретным и теплым. Бывшие офицеры на гражданке все равно что братья. И порой эта теплота во взаимоотношениях некогда служивших вместе и встретившихся впервые за долгое время людей непонятна гражданским «пиджакам».

Пройденный путь, гарнизоны, командировки, войны и лишения объединяли иногда сильнее, чем кровное родство. Офицеры в гражданской жизни часто чувствуют себя инородными телами и, конечно же, тянутся к подобным. Их прямота и четкость мыслей, обрубленность фраз, непременное «есть» в конце разговора гражданским часто представляется скудоумием и ограниченностью.

– Аркадий Львович, как вы живете, как вас занесло на такие высоты? – спросил я, подчеркнуто обращаясь по имени и отчеству. Аркадий вдруг моментально помрачнел, весь скукожился и начал свой рассказ.

Аркадию было необходимо прооперироваться, но он пока не мог лечь в больницу, не мог уйти из дома.

Десять лет назад при выполнении спецзадания, будучи уже полковником, Аркадий был контужен. Провалялся в коме два месяца – сперва в ростовском госпитале, затем в 3-м госпитале в Москве. Реабилитировался год назад и был комиссован по инвалидности. Жена с детьми ушла через год после увольнения из армии, и Аркадий стал жить один. Он каждый день буквально вытягивал себя за волосы из постели, заставляя работать над собой, – так постепенно восстановилась речь, прошел парез в левой руке. Ребята из ГРУ отправили его на курсы банкиров, и вот уже восемь лет Аркадий Львович служил верой и правдой в этом, не чужом для его спецслужбы, банке.

– Но, понимаете, ребята, – медленно и нудно продолжил Аркадий, – у меня подозревают рак предстательной железы. Через неделю я должен лечь в госпиталь для проведения операции… – Слеза медленно катилась по его желтоватой морщинистой щеке. – Вы, как мужчины, конечно же, поймете меня…

Наступила пауза. И тут, вместо речи о возможной потери потенции после такой операции, мы неожиданно услышали:

– Понимаете, со мной живет четырнадцатилетний кот – последний год он страдает сахарным диабетом и вот-вот умрет. Мне приходится каждый вечер делать ему инъекции инсулина. Я не могу лечь на операцию, я должен, я должен… – И слезы покатились уже ручьем из его глаз – когда-то ярко-лучистых, а ныне выцветших и погасших голубых глаз. – Я должен проводить моего дружка в мир иной, должен…

Мы с Димоном, видавшие много смертей, страшных и нелепых, буквально оторопели. Слезы душили меня. Я схватил открытую бутылку минералки и залпом выпил ее до дна.

Спустя сорок минут мы покинули банк. Аркадий пообещал, что последнюю свою банковскую операцию он посвятит нам и во всем поможет. Он умер на сутки раньше своего кота.

Сашка

Поверь, в этом нет никакого ерничества, это действительно и жалостливая и одновременно страшная история. Короче, слушай.

Я – молодой доктор анестезиолог-реаниматолог, усталый и измотанный ежедневной работой и десятью-двенадцати ночными дежурствами (хотя тогда я абсолютно не чувствовал себя усталым и тем более измотанным).

Я постоянно был на подъеме. У меня, молодого врача, было всего два года после интернатуры за плечами, но я уже возглавлял всю анестезиологическо-реанимационную службу нашего маленького стотысячного городка, утопающего в тайге среди гор и речек. Без сельского района, но зато в окружении зон и воинских частей, раскиданных в горной Шории и Хакасии. Зона ответственности – район в радиусе трехсот-четырехсот километров.