Читаем Милосердие смерти полностью

Да, предновогодние деньки не задались не только для пациента, но и для нас. Я понимал, что, если сейчас или в ближайшее время пациент умрет, до подхода в реанимацию академика и иже с ним, во всем обвинят меня. Я также знал, что у академика на завтрашнее раннее утро запланирован отлет в страну горнолыжных чудес и что билеты, отели и всякое иное проплачены заранее. Неужели отменит?

Они ворвались в отделение стремительной походкой – министр, директор института и академик. Свита осталась у входа в отделение. Не глядя на нас, они подошли к постели пациента – на их лицах промелькнул просто кинофильм с детективным оттенком.

Министр явно думал о том, что теперь этот «зарвавшийся академик, друг и спасатель российской элиты» получит очередную пулю. Она, конечно, его не сразит, но ударит по репутации, и что в клинике нейрохирургии Академии наук все было бы по-другому. А тут не успели привезти, и – бац! – на аппарат.

Академик завтра улетает в отпуск. Неужели отменит?

Директор института думал о том, что теперь этот «зарвавшийся академик, друг и спасатель российской элиты», неудачный претендент на место директора института получит очередной щелчок по носу и на время умерит свои амбиции.

Академик же явно думал, что его «прикроют» сверху, и этот случай никак не повлияет на его реноме. И, в конце концов, он завтра улетал в отпуск, а приказ уже подписан директором института, так что, может быть, и лучше, что все так быстро закончится.

Я стоял у постели и созерцал этот сериал в лицах, ожидая продолжения в вербальном варианте.

– Что произошло, доложите, пожалуйста, – обратился ко мне академик холодным, вкрадчиво-угрожающим голосом. Зная его повадки, я понимал, что меня не ждет впереди ничего хорошего. Жертва избрана, причина неудач указана. Все трое смотрели на меня глазами опытных царедворцев и мысленно придумывали для меня наказание.

Но, по большому счету, мне было по барабану – я думал не об административных последствиях, а просто смотрел на монитор и думал, сколько времени нам удастся продержаться вместе с пациентом до развития запредельной комы.

– Состояние пациента после поступления в отделение реанимации резко ухудшилось, и нам пришлось срочно погрузить его в наркоз и перевести на аппаратное дыхание, параллельно с катетеризацией центральных вен и периферической артерии, для обеспечения постоянного и устойчивого доступа к центральным сосудам и для контроля центральной гемодинамики и параметров газообмена.

Министр, сам бывший военный врач, внимательно и понимающе посмотрел на меня, и в его глазах я неожиданно увидел искреннее сочувствие и поддержку. Так смотрят на жертв несправедливого приговора, которых жалко, но невозможно ничем помочь.

Академик же продолжал блиц-допрос своим угрожающе холодным тоном, при этом не повышая голос и, даже наоборот, чуть не переходя на шепот – больше похожий на змеиное шипение.

– Почему? Почему вы единолично приняли столь ответственное для судьбы пациента решение, которое несомненно повлияет на результат его лечения. Что? Побыстрее в наркоз, чтобы не беспокоил вас и ваших сотрудничков в преддверии праздников? Молчит пациент, аппарат работает, и вам никакой печали. Скажите, как мы можем сейчас оценить сознание пациента и динамику его состояния при том, что вы ввели в него лошадиную дозу наркотиков и седативных препаратов? Позовите, пожалуйста, доктора Зендрикова.

О, доктор Зендриков, знаменитый доктор Зендриков – восходящее светило отечественной реаниматологии, нейрохирургии и неврологии, вместе взятых. Герой виртуальных баталий местного разлива и виртуальных побед российского здравоохранения. Доктор Зендриков был воспитанником нашего академика, его научным ставленником и наместником у нас в реанимации. Ставя безумные эксперименты на наших больных, ради печати псевдоисследований в журналах, он позиционировал себя лидером отечественной реанимации. Зендриков Петр Петрович, впитавший в себя массу литературных источников, умело жонглировал полученными знаниями, обязательно подтверждая каждый свой тезиз ссылкой на источник, чем не мог не вызывать доверия у основной массы окружающих его коллег, но не знающих его в повседневной рутинной практике.

С лохматой шевелюрой и косичкой сзади, а иногда и дредами, с браслетиками на запястьях и голенях, с серьгой в мочке правого уха – так он выглядел в повседневной жизни. Небольшого росточка, но с выраженным животом, он тем не менее был очень подвижен и шустр.

– Как сперматозоид, – смеялись врачи нашего отделения реанимации.

В состав научной «зондеркоманды» входили подобные ему по духу, которых никогда не волновала судьба пациентов.

Жабоподобной внешности Валерия Степановна, с мерзким характером и вследствиие этого – крайней неуживчивостью в любом коллективе, маниакально и безжалостно выполняющая задания своего бога Зендрикова.

Перейти на страницу:

Все книги серии Профессия: врач. Невыдуманные истории российских медиков

Милосердие смерти
Милосердие смерти

Если спросить врача-реаниматолога о том, почему он помнит только печальные истории, он задумается и ответит, что спасенных им жизней, конечно же, большинство… Но навечно в сердце остаются лишь те, кого ему пришлось проводить в последний путь.Спасать жизни в России – сложная и неблагодарная работа. Бесцеремонность коллег, непрофессионализм, отсутствие лекарств и оборудования, сложные погодные условия – это лишь малая часть того, с чем приходится сталкиваться рядовому медику в своей работе. Но и в самый черный час всегда остается надежда. Она живет и в сердце матери, ждущей, когда очнется от комы ее любимый сын, есть она и в сердце врача, который несколько часов отнимал его у смерти, но до сих пор не уверен, смог ли…Истории в этой книге не выдуманы, а собраны по крупицам врачом-реаниматологом, который сделал блестящую карьеру в России и бросил все, когда у него попытались отнять самое ценное – человечность. Это честный рассказ о том, чего нельзя узнать, не поносив медицинского халата; о том, почему многие врачи верят в Бога, и о том, как спасение одной чужой жизни может изменить твою собственную.

Сергей Владимирович Ефременко

Биографии и Мемуары
Вирусолог: цена ошибки
Вирусолог: цена ошибки

Любая рутинная работа может обернуться аварией, если ты вирусолог. Обезьяна, изловчившаяся укусить сквозь прутья клетки, капля, сорвавшаяся с кончика пипетки, нечаянно опрокинутая емкость с исследуемым веществом, слишком длинная игла шприца, пронзившая мышцу подопытного животного насквозь и вошедшая в руку. Что угодно может пойти не так, поэтому все, на что может надеяться вирусолог, – это собственные опыт и навыки, но даже они не всегда спасают. И на срезе иглы шприца тысячи летальных доз…Алексей – опытный исследователь-инфекционист, изучающий наводящий ужас вируса Эбола, и в инфекционном виварии его поцарапал зараженный кролик. Паника, страх за свою жизнь и за судьбу близких, боль и фрустрация – в такой ситуации испытал бы абсолютно любой человек. Однако в лаборатории на этот счет есть свои инструкции…

Александр Чепурнов

Биографии и Мемуары

Похожие книги

100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941
100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии».В первой книге охватывается период жизни и деятельности Л.П. Берии с 1917 по 1941 год, во второй книге «От славы к проклятиям» — с 22 июня 1941 года по 26 июня 1953 года.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное