Читаем Милосердие смерти полностью

Серьезный и грустный Ваня сидел у меня в кабинете и сочувственно ждал моего решения.

– Ваня, ты прекрасно понимаешь, что у пациента септический шок, – начал я. – И сейчас его спасение в антибиотиках резерва. Нам нужны антибиотики из трех групп. Но в институте их точно нет. У меня в сейфе, в заначке на сегодня есть шесть грамм меронема, но нужно еще два антибиотика. Где мы их возьмем? Спрашиваю у тебя, как у временного руководителя клиники.

Ваня ошалело смотрел на меня. Он начинал понимать, что хорошо оперировать – это еще не все для руководителя клиники.

– Ты что, спятил? Рожу я их, что ли? Ты реаниматолог, ты и доставай. Я клипсы достал, вот и ты достань свои антибиотики.

В это время на телефоне высветилось имя академика. Я коротко доложил ему ситуацию. После минутной паузы на меня обрушился шквал обвинений.

– Вы понимаете, что натворили?! Своей безалаберностью, своей армейщиной вы убили человека. Вы выдумываете самые разные причины, а я думаю, что все было проще. Вы начали праздновать Новый год, бросили больного без наблюдения, и он просто отключился от аппарата вентиляции. Вы ответите, вы за все ответите!

– Мне нужны для спасения пациента антибиотики резерва, у меня их нет. Владлен Владимирович, где взять антибиотики? – повторял я.

– Какие антибиотики, прекратите искать отговорки! Вы убили больного, а теперь ищете причины свалить все на плохую организацию работы клиники, института и всего нашего российского здравоохранения.

Срочно требовались фирменные антибиотики, а в институте их не было.

Он сбросил звонок, и тут же раздался звонок у Ивана. Ваня доложил нейрохирургическую ситуацию, а она была идеальна. Так что причина была в одном – в работе реаниматологов. После разговора с академиком Ваня помолчал минуты три, а затем тихо произнес:

– Пипец тебе, Артем. И, поверь, при всем уважении – не помогу я тебе, просто не смогу.

Ваня пошел к себе в отделение. Пациент не улучшался. Шесть граммов меронема, которые оставались у меня в заначке, несколько стабилизировали ситуацию. Температура уменьшилась до 40 градусов, артериальное давление не держалось, и адреналин вводился в той же дозировке плюс подключили и норадреналин. Рядом с пациентом стоял дефибриллятор и все необходимое для реанимации.

Это самые неприятные и страшные моменты, когда ты ждешь смерти пациента и обставляешься амулетами спасения, хотя понимаешь, что вероятность спасения крайне низка.

Надо было что-то решать и доставать проклятые фирменные антибиотики. Время приближалось к полуночи. Я взял в руки сотовый и набрал номер министра. Он моментально ответил.

– Слушаю, Артем.

«О, имя мое запомнил и телефон записал, – подумал я. – Теперь меня помнит не только министр МВД, министр обороны, но и министр здравоохранения Москвы».

– Петр Андреевич, разрешите доложить. – Я знал, что он ушел в отставку, как и я, полковником. – У пациента неожиданно развился септический шок, ситуация критическая, необходимы антибиотики резерва. В отделении и институте таковых нет. Нужна ваша помощь.

– Сейчас тебе позвонит мой зам, скажешь, что еще нужно, помимо антибиотиков, и через час у тебя все будет. Ты должен продержаться этот час. Все, в случае смерти сразу звони мне. В другом случае позвонишь в два часа ночи. Понял?

– Есть!

– Выполняй.

Через час было все, мы продержались. По моей просьбе привезли даже набор иммуноглобулинов, тромбомассу. На время я почувствовал дежавю, будто я опять находился в госпитале, в котором всегда и все было.

На фоне терапии в новом качестве ситуация к утру стабилизировалась. Но клиника септического шока сохранялась. Пациент был опять в глубоком наркозе, на полностью управляемом аппаратном дыхании, давление поддерживалось вазопрессорами. 31 декабря в девять утра начался обход министра, директора института профессора Гелашвили и еще человек тридцати. Я доложил обстановку, о состоянии пациента всем было уже известно. Но оставались открытые вопросы. Источник сепсиса? Дальнейшая тактика?

Мы продержались и дождались нужных препаратов. Но причины септического шока так и не выяснили.

Факт развития септического шока сомнения ни у кого не вызывал, его лечение тоже не обсуждалось, но вот источник заражения крови нужно было срочно найти. Ибо без ликвидации очага воспаления, или по крайней мере его верификации, успех лечения и прогноз оставались сомнительными. Вариантами были: плохие зубы пациента (немедленно призвать стоматолога), простатит (немедленно трансректальное УЗИ и позвать уролога), тромбофлебит (немедленно флеболога и УЗИ вен голеней и бедер), плохой аппарат вентиляции (немедленно поменять), аспирация желудочного содержимого в легкие (снимок легких, бронхоскопия). При повторном консилиуме через три часа было доложено, что причин не найдено. Пролистали всю медицинскую карту кремлевской поликлиники. По ней было видно, что пациента до поступления в клинику в целом, кроме кариозных зубов, ничего не беспокоило.

Перейти на страницу:

Все книги серии Профессия: врач. Невыдуманные истории российских медиков

Милосердие смерти
Милосердие смерти

Если спросить врача-реаниматолога о том, почему он помнит только печальные истории, он задумается и ответит, что спасенных им жизней, конечно же, большинство… Но навечно в сердце остаются лишь те, кого ему пришлось проводить в последний путь.Спасать жизни в России – сложная и неблагодарная работа. Бесцеремонность коллег, непрофессионализм, отсутствие лекарств и оборудования, сложные погодные условия – это лишь малая часть того, с чем приходится сталкиваться рядовому медику в своей работе. Но и в самый черный час всегда остается надежда. Она живет и в сердце матери, ждущей, когда очнется от комы ее любимый сын, есть она и в сердце врача, который несколько часов отнимал его у смерти, но до сих пор не уверен, смог ли…Истории в этой книге не выдуманы, а собраны по крупицам врачом-реаниматологом, который сделал блестящую карьеру в России и бросил все, когда у него попытались отнять самое ценное – человечность. Это честный рассказ о том, чего нельзя узнать, не поносив медицинского халата; о том, почему многие врачи верят в Бога, и о том, как спасение одной чужой жизни может изменить твою собственную.

Сергей Владимирович Ефременко

Биографии и Мемуары
Вирусолог: цена ошибки
Вирусолог: цена ошибки

Любая рутинная работа может обернуться аварией, если ты вирусолог. Обезьяна, изловчившаяся укусить сквозь прутья клетки, капля, сорвавшаяся с кончика пипетки, нечаянно опрокинутая емкость с исследуемым веществом, слишком длинная игла шприца, пронзившая мышцу подопытного животного насквозь и вошедшая в руку. Что угодно может пойти не так, поэтому все, на что может надеяться вирусолог, – это собственные опыт и навыки, но даже они не всегда спасают. И на срезе иглы шприца тысячи летальных доз…Алексей – опытный исследователь-инфекционист, изучающий наводящий ужас вируса Эбола, и в инфекционном виварии его поцарапал зараженный кролик. Паника, страх за свою жизнь и за судьбу близких, боль и фрустрация – в такой ситуации испытал бы абсолютно любой человек. Однако в лаборатории на этот счет есть свои инструкции…

Александр Чепурнов

Биографии и Мемуары

Похожие книги

100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941
100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии».В первой книге охватывается период жизни и деятельности Л.П. Берии с 1917 по 1941 год, во второй книге «От славы к проклятиям» — с 22 июня 1941 года по 26 июня 1953 года.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное