Милосердие смерти

Как и предсказывал Слава, легкие были в стадии печеночного окоченения, некрозы в почках и миокарде. Патологоанатом Володя Шубников, выпускник нашего института, на курс меня старше, согласился с нашей концепцией диагноза. Военный врач не возражал. Все вышли на улицу, покурили. Я медленно побрел домой. Время было около двух часов дня. А завтра опять на полутора суток. Дома никого не было. Дети в садике, жена на работе. Напряжение не отпускало. Я принял душ, лег в постель. Сон не шел. Мысленно представлял, как завтра родители моего пациента получат телеграмму о смерти своего сына, как зайдутся в рыданиях мать, бабушка и, может, отец… Когда пришла жена с детьми, я не вышел к ним, продолжал лежать в кровати и просил меня не тревожить. Жене я ничего не стал рассказывать, отвернувшись, лежал и продолжал кружиться в хороводе своих черных мыслей. В ту ночь я не заснул. Утром отвел детей в детский садик и, как на Голгофу, побрел на очередное дежурство.

На следующее утро после пятиминутки Слава завел нас с Семенчихиным в кабинет и еще раз провел жесткий инструктаж о режиме молчания и что он сотворит с болтунами.

Алексей с абсолютным безразличием слушал угрозы Славы. Он прекрасно понимал, что основным виновником в смерти солдата был я. А он всего лишь допустил ошибку, но не фатальную.

Началось дежурство. Я не спал к тому времени уже третьи сутки, но и спать не хотелось. По старой зэковской традиции, пил крепкий чай в перерывах между наркозами. Периодически мысленно прокручивал события вчерашнего дня. Картина лежащего на грязном секционном столе солдата постоянно всплывала в моем сознании. Только поток больных и работа в операционной, наверное, не дали мне сорваться, нужно было спасать остальных.

Как я с этим жил? Прошло уже много лет, но, как ты видишь и слышишь, я прекрасно помню все, как будто это было вчера. И горечь содеянного, поверь, не проходила всю мою жизнь.

Слава был прав – это была первая смерть по моей вине в моей врачебной практике, но не последняя. Их было немного, еще три случая за всю многолетнюю работу. Но все – страшны и ужасны. Но я помню каждый и понимаю ответственность за них. Только я знаю о этих смертях по моей вине, и только я понимаю всю свою ответственность.

Я думаю, нет, я абсолютно уверен, что врачи, особенно врачи, которым действительно принадлежит главная роль в спасении пациентов и от которых зависит напрямую жизнь пациентов, окружены ореолом личных несчастий и трагедий. Несмотря на внешнее благополучие и успех. Страшнее всего, что расплата за содеянное падает не только на самого врача, но и на тех, кем он более всего дорожит и любит. Как бы мы ни оправдывали различными обстоятельствами причину совершенных нами ошибок, факт остается фактом.

Мы вершим судьбы людей и порой обрекаем их на гибель. А себя – на страшные испытания.

Много лет работая врачом-реаниматологом, я убедился и предупреждал своих коллег и моих студентов о опасности выбранного нами пути. Ибо, ежедневно верша судьбы человека и порой обрекая его на гибель, осознанно, неосознанно или по неразумению своему, мы тем самым обрекаем самих себя на страшные испытания. И затем, получив эти испытания, мы ищем причины наших горестей и бед, и сами того не осознаем, что к этим горестям и бедам мы шли сами.

Порой мня себя Богом, вершителем судеб, врач может преступить ту невидимую черту, которая отделяет благие намерения от дороги в ад. И именно от путей, ведущих прямиком в объятия Сатаны и в ад, я хочу вас предостеречь, как, впрочем, и себя.

Если вы не любите людей той всеобъемлющей любовью без всяких условий, если вы не любите и не сострадаете им и их родным и близким, то это прямая дорога в ад. В ваш личный ад. Когда вы начинаете высокомерно разговаривать с родными и близкими страдающего, который лежит на реанимационной койке, тем самым принося им еще большие страдания и горе, помните – вы разрушаете себя как врача, несущего милосердие, и убиваете в себе Человека, открывая тем самым душу свою Сатане. Не вы судья, и не вам судить о том, кто перед вами и как он низко пал или высоко вознесся. Помните, что перед вами всегда Человек, он пришел к вам со своим горем и скорбью, и он, этот Человек, в какой-то мере в вашей власти.