Милосердие спецназа

— А вот хрен тебе, — показывает мне дулю, — кто много знает, долго не живёт. Ещё думаю, молодец какой, совмещает приятное с полезным, и в языке тренируется, и мне мозг выносит. А он конспирацию развёл, — кашлянув, добавил: — Молодец, конечно.

— Дед, хорош пургу гнать.

— Не подскажешь, у кого научился? — хмыкает, криво улыбаясь. — Не знаю я, вот хочешь верь, хочешь нет, не знаю, что происходит, — хлопает себя по бедру, — но ты прав, не поверил я ему. И Васильеву, который, подтвердил, тоже не поверил. Нет, конечно, Руслан мог, запросто, куда-нибудь полезть. Но вот кто бы его еле-еле заштопанного стал бы теребить? У него же швы порасходились все, когда он из больницы сбежал. И заметь, это поступок в духе Руслана…

— Так может, Балагур жив? — в сердце вспыхивает надежда. — Может он с ним?

— Нет, — качает головой, — умер Вовка. Я сам видел. Да и не стал бы Руслан врать.

— Ты труп его видел? — смотрю в глаза.

— Чей? — включает дурачка.

— Ты видел труп, Балагура? — нависаю сверху.

— Не дави, — отодвигает меня, надавив пальцем на грудь, — видел. Его в вертолёте как раз привезли, на котором я улетал.

Степаныч судорожно всхлипнув, ударил кулаком по стене, недокуренная сигарета зажатая между пальцев вспыхнув искрами потухла.

— А чёрт, — ругнулся Степаныч по-русски, — обжёгся.

— На, новую, — подаю пачку. — Странно это всё, Степаныч, очень странно. Ты труп видел, а Васильев нет. Как так-то?

— В смысле? — напрягся прапор.

— Я Васильеву этот же вопрос задал. Видел ли он сам труп Балагура? Знаешь, что он мне сказал?

— Что? Не томи.

— Он ненадолго замешкался, и потом честно сказал, что видел Владимира мёртвым. И добавив, что больше сказать не вправе, свалил.

— Ну вот, видишь, — грустно кивает головой Степаныч.

— Дед, голову включи! Он видел мёртвым Владимира. Не труп даже, а мёртвым. Где гарантия, что в дороге не было клинической смерти? А? Васильев с тобой встречал вертушку или прилетел? И сколько он мёртвых Владимиров видел до этого?

— Да откуда я знаю? — нервно сплёвывает на пол, потом, спохватившись, затирает подошвой. — Но он прилетел с Русланом. А когда я хотел попрощаться, Руслан меня остановил, мол, запомни его живым, не смотри. И ноги подкосились у него, а сам весь в крови, раны разошлись… Но зачем? — в недоумении смотрит на меня.

— Чтоб ты поверил, и я поверил, и парни, — киваю в такт словам.

— Ладно вас? Но меня? — в глазах Степаныча была неподдельная обида.

— А как иначе? — усмехаюсь. — Тебе же со мной общаться.

— Тоже верно, — кивает.

— Ну так, как думаешь, что происходит?

— Не знаю, — качает головой.

— Конечно, но ведь можешь догадываться? Руслан же за своих горы свернёт, если шанс есть. Ведь так?

— Ну-у-у так, — кивает.

— Так что? Из Вовки киборга будут делать или что?

— Чего? — демонстративно смотрит на сигарету, которую взял у меня. — Вроде табак. Мажор, ты что, наркотой баловаться начал?

— Угу, — киваю, — мухоморов в палисаднике насобирал. Ты меня за дурака не держи. Вон из седой бабы Алёны, сделали рыжую супер-тёлку Белку. Где? В Швейцарии? Или из иридия броню для кораблей делать собираются, это, наверное, патрульные катера пограничников будут? Степаныч, не оскорбляй мой мозг.

Оглядывается, сглатывает и, сплюнув, решает слегка расколоться, но, сперва, предупреждает:

— Егор, раз Руслан пошёл на такие хитрости ради обмана, значит, в этом есть смысл. Согласен?

— Да, — киваю.

— Значит, между нами?

— Достал, — прикуриваю сигарету, — интересно, почему я с тобой на китайском треплюсь.

— Э нет, — качает головой, — ты эти штучки брось. Слово дай, что никому из парней ни полслова. Вдруг от этого что-то зависит? Не зря же Руслан и Витя старались обмануть тебя. Даже меня не пожалели. Ну.

— Клясться не буду, но обещаю, что никому ничего не скажу, пока не разберусь.

— Ну тогда и я ничего не скажу, — кивает Степаныч, — в отличии от тебя, я Руслану доверяю. И раз это было так важно, значит важно.

— Так ведь ты уже всё подтвердил, — усмехаюсь.

— А и верно, — легонько хлопает по здоровому плечу, — действительно, иди всем расскажи о своих домыслах. Уверен, парни с радостью ухватятся за эту мысль. Вот только если выяснится, что ты не прав, они второй раз друга потеряют. А может и по настоящему, потому что тайна нарушена. Кто знает?

— Клянусь, — зло сплёвываю, — буду молчать. Только в крайнем случае, расскажу о своих «домыслах», но не о том, что ты мне сейчас скажешь. Так устроит?

— Надо у сестрёнок щипчики поспрашивать, — Степаныч сосредоточенно рассматривает ногти, — отросли, прям жуть. Надо подстричь.

— Хорошо, обещаю, никому не расскажу о своих подозрениях. Если только…

— Мажор!

— Ладно, никому. Рассказывай давай.

— Да нечего рассказывать, — пожимает плечами. И тут же добавляет, увидев, как я открываю рот чтоб сказать всё, что о нём думаю: — Но ты прав, есть места, где Вовку можно спасти.

— На другой планете?

Затягивается, выпускает струйки дыма: