Милость Келсона

В соборе святой Хилари мало что изменилось с тех пор, как Келсон был здесь в ночь перед своей коронацией, — тогда он был ведомым, и сопровождал его Морган. Впрочем, сейчас здесь было чуть светлее. По обе стороны высокого алтаря, красовавшегося в центральном нефе, у малых боковых алтарей Благословенной Девы и покровительницы собора святой Хилари пылали ряды поставленных по обету свечей, бросавших сапфировые и алые отблески. В главном же святилище над дарохранительницей ровно горела лампада. Ничто не шевелилось вокруг, лишь беспокойные огоньки танцевали над свечами, — но Келсона вдруг волной окатило некое предчувствие… и он неожиданно понял, что это не только его ощущение, но и Нигеля тоже.

Пора было привести все в равновесие и закрепить его. Дальнейшее промедление лишь создало бы дополнительные трудности для них обоих.

— Задержимся на минутку, помолимся, а потом присоединимся к остальным, — мягко сказал Келсон, ведя Нигеля в боковой придел, к передней скамье, где они с дядей преклонили колени.

Когда Келсон закончил молитву и сосредоточился для встречи с ожидавшими их, он снял тот мысленный поводок, на котором удерживал разум Нигеля. Нигель, подняв голову, посмотрел на него и едва заметно вздрогнул.

— Я хочу оставить тебя на несколько минут, чтобы ты мог немножко подумать наедине с собой, — сказал Келсон. — Когда будешь готов, иди в кабинет Дункана. Мы почувствуем, когда ты подойдешь к двери.

Нигель тяжело сглотнул и с трудом улыбнулся.

— Ты не боишься, что я уйду?

Келсон качнул головой.

— Ты уверен, что я приду?

— Совершенно уверен.

Глава IV …верный и благоразумный домоправитель, которого господин поставил над слугами своими. [5]

Когда за Келсоном закрылась дверь, Нигель испустил долгий вздох и откинулся назад, опершись спиной о край стоявшей позади него скамьи. Через несколько минут он тоже должен войти туда. А он-то надеялся, что ему никогда не придется столкнуться с тем, чего теперь требовали от него, — не потому, что боялся утратить собственную безопасность и спокойную жизнь, а из-за того, что могла повлечь за собой сегодняшняя ночь. Принять на себя потенциал древней силы Халдейнов означало с куда большей определенностью, чем до сих пор, что он может в один день стать королем. Именно это и пугало его.

Ведь он никогда не искал короны, и даже не предавался праздным мечтам о ней. До смерти Бриона он жил своей жизнью в окружении горячо любимых сыновей — рядом с короной, в бесконечной преданности ей, — но при этом в полной уверенности, что сам он никогда не возложит ее на свою голову, хотя он и был братом короля. Это было наследство для его племянника, и только для него; и Нигель был этим вполне доволен.

А теперь, случись Келсону погибнуть, не оставив собственных наследников, корона непременно перейдет к Нигелю и ею детям. Об этой ужасной возможности Нигель знал с момента смерти Бриона — и иной раз горячо молился о том, чтобы такого никогда не случилось. Но если подобное все же произойдет, Нигелю следовало быть готовым к тому, чтобы принять на себя королевские обязанности; готовым к тому, чтобы пожертвовать своими желаниями ради блага страны. Он не чувствовал себя достойным, но он должен был подготовиться к встрече с испытанием, если такое произойдет. И эта ночь была первым шагом к готовности.

Все еще неохотно, но уже смирившись в душе, он встал и осторожно подошел к большому алтарю; он поднял голову и посмотрел на Иисуса, взиравшего вниз, на него, — и преклонил колена на алтарных ступенях. Он не слишком часто ощущал потребность внешне выражать свои религиозные чувства. Как и Брион, он предпочитал выражать свою веру через правильную жизнь, а не тратить время на поклоны в здании, служившем местом молитв для многих простых людей. Однако в эту ночь ему было необходимо выразить свои чувства внешне.

Он неловко склонил голову и обратился к Помазаннику Божию, моля укрепить его дух, случись ему однажды вступить на престол королей Гвиннеда, и в то же время прося, чтобы с ним никогда такого не произошло. Он просил даровать ему храбрость при встрече с тем, что неминуемо — и, если можно, вообще избавить его от тяжкой ноши королевской власти.

Он предпочел бы служить своему королю, как прежде, но он заранее соглашался на все, чего потребует от него божья воля.

Когда Нигель наконец встал, чтобы направиться к тем, кто ждал его, шаг принца был уже куда более уверенным, а мысли прояснились.

Пройдя в ту дверь, за которой скрылся Келсон, он не услышал ни звука. За дверью лежал короткий коридор, и когда Нигель сделал шаг вперед, открылась другая дверь, впереди, слева. Дункан молча наклонил голову, приглашая принца войти, и отступил в сторону, давая ему дорогу. Дункан был в епископском пурпуре, и потому казался немного чужим.