Милость крестной феи

В комнате у нее всегда водились мыши, и Эли заливисто хохотала, когда мать или служанки пугались мышонка, забравшегося под подушку. Ей не нужны были никакие куклы, никакие игрушки – лишь бы только возиться со щенками и котятами, чесать гриву коню или следить за воробьями.

Стоило ей подрасти, как вся ее одежда покрылась пятнами и дырками, зашивать которые не успевала ни Маргарета, ни служанки. Во всех карманах, за пазухой и в носовом платке Эли прятала объедки для котов и собак, а туфли набивала зерном для птиц. Даже в ее растрепанных волосах была припрятана корочка хлеба для лошади.

– Ох, да какая же она грязнуля! – в отчаянии повторяла Маргарета, наблюдая, как дочь ползает по траве вдоль забора, чтобы изловить потерявшегося цыпленка и вернуть курице.

– Фея же сказала, что Эли будет доброй, – невозмутимо отвечал на это Одерик. – Какая же доброта возможна без любви к бессловесным тварям?

– Но она постоянно испачкана то сажей, то золой!

– Ты запрещаешь ей брать еду для собак и котов – вот она и пробирается на кухню, прячась в темных углах, чтобы тайком взять хоть что-то.

– Вся ее одежда грязная и рваная!

– Она сбегает в лес, чтобы посмотреть на диких животных и порезвиться вволю – ни одно платье не выдержит таких испытаний.

– Запрети ей ходить в лес! – взмолилась Маргарета. – Разве не в лесу волшебство фей сильнее всего?

– Разве не в лесу принцев – да и людей вообще! – водится меньше, чем где бы то ни было? – Одерик развел руками. – Ей нравится гулять в одиночестве, и, если мы запрем ее в комнате, кто знает, не сгрызут ли мыши наш дом до основания?

– Ох, эти мыши! – вскричала Маргарета, в сердцах потрясая руками. – Эти мыши!.. Весь дом уставлен мышеловками, отчего же в них никто не попадается?!

– Оттого, что твоя дочь выбирается по ночам из кровати и портит все мышеловки, которые находит, – отвечал Одерик, добродушно похохатывая. – Если бы не коты, которые сбрелись в нашу усадьбу со всей округи, то мыши съели бы даже наши туфли…

– Коты!.. – обессиленно повторила Маргарета. – Да, и правда. Тут полно котов, мышей, собак – и всё из-за Эли…

– Быть может, – сказал Одерик гораздо серьезнее, – следует говорить не «из-за Эли», а «для Эли»?

– Что ты имеешь в виду?

Одерик умолк, как это всегда бывало перед словами, которые он до того обдумывал не один день, а затем промолвил:

– Быть может, звери и птицы лучше людей знают, как надо защищать Эли от злой воли высших существ?..

Глава 4

Так что у Эли действительно появилось множество друзей – вот только людей среди них не водилось.

Целыми днями она пропадала в лесу, не замечая ни жары, ни холода, ни дождя, ни снега. Письмо и счет казались ей несложными, но скучными науками, и, обучившись положенным для здешних детишек невеликим премудростям, она с чистой совестью занялась тем, что было куда интереснее и важнее: подзывала лесных птиц особым свистом, чтобы потом перекликаться с ними на все голоса, или бегала наперегонки с косулями. Руки у нее покрылись сеткой тонких белых и красных шрамов от укусов и царапин – Эли играла с лисятами и волчатами, словно это были домашние щенки. Иногда она засыпала от усталости около норы, и тогда лесные детеныши сворачивались клубочками рядом, показывая, что считают девочку существом, ничем от них самих не отличающимся. Взрослые лесные звери держались с Эли более недоверчиво, но никогда не причиняли вреда. Впрочем, об этом она не рассказывала дома, и даже Одерик не догадывался, как далеко она забирается в чащу.

С десяти лет она научилась крепко, по-мужски, держаться в седле, и ей разрешили брать из конюшни старую кобылу, когда-то верой и правдой служившую Одерику. Иной раз выходило так, что за весь день никто не видел Эли: она уезжала на рассвете, а возвращалась только под вечер, и одним только богам да лесным жителям было известно, где она пропадала.

– Помяни мое слово, зять, – как-то сказала Старая Хозяйка, неодобрительно смерив взглядом внучку, вытиравшую пот с конских боков, – ты натворил беды с воспитанием Эли! Доброта – это, разумеется, хорошо, но… не глупа ли она? Игры со щенками и котятами годятся разве что для детишек, а она уже не ребенок.

– О, Эли знает о жизни побольше нашего, – ответил Одерик. – Не заблуждайтесь на ее счет.

И в самом деле, нет более жестокого учителя, чем природа, и нет законов более безжалостных, чем законы леса, а Эли хорошо изучила их, блуждая по заброшенным тропам. Ее доброта давно уже не была детской и бездумной. Высшее милосердие, как известно, иной раз заключается в том, чтобы прекратить мучения живого существа, – и она была на это способна с тех пор, как отец подарил ей острый охотничий нож.

– Скажи, Эли, – спросил он перед тем, как отдать подарок, – не встречала ли ты в лесу чего-то… странного?

– Что странного может быть в лесу? – ответила Эли вопросом на вопрос. – Там всё и всегда устроено справедливо и правильно. Это люди бывают странными – вот как вы сейчас.

Одерик рассмеялся, согласился и прибавил, что нож ей все равно пригодится – даже в таком безопасном и приятном месте, как лесная чаща.