Милые чудовища

Мертвая девушка прошлась по комнате, беря в руки то одну вещицу, то другую, а потом ставя их на место. Она пнула коробку с «Монополией», с детства ненавидела эту игру. У мертвецов есть кое-какие преимущества, по крайней мере, никто больше не заставляет тебя играть в «Монополию».

В конце концов она наткнулась на статуэтку св. Франциска, чья голова откололась много лет назад во время импровизированной партии в крокет. Бетани Болдуин слепила для св. Франциска из пластилина новую голову, как у бога Ганеши [3]причем довольно корявую. Если снять пластилиновую слоновью голову, то внутри статуэтки обнаружится пустое пространство, где Майлз и Бетани оставляли друг для друга тайные послания и другие мелочи. Мертвая девушка сунула руку под футболку, в полость, где раньше помещались ее самые интересные и полезные органы (после смерти она стала донором органов, и их все вынули). Там, в безопасности, она хранила стихи Майлза.

Она сложила исписанные листы покомпактнее, затолкала их внутрь св. Франциска, а потом приделала голову Ганеши на место. Может, когда-нибудь Майлз найдет их. Хотела бы она видеть выражение его лица в этот момент.

Нам нечасто выпадает случай увидеть наших умерших близких. И еще реже мы узнаем их, когда встречаем. Глаза миссис Болдуин распахнулись. Она увидела мертвую девушку и улыбнулась.

— Бетани, — сказала она.

Бетани присела на мамину постель. Взяла мать за руку. Если миссис Болдуин и подумала, что рука у Бетани чересчур холодная, вслух она этого не сказала. Она крепко сжала пальцы дочери.

— Ты мне снилась, — сказала мать. — Снилось, будто ты играешь в мюзикле Эндрю Ллойда Уэббера.

— Это был всего лишь сон, — промолвила Бетани.

Миссис Болдуин протянула свободную руку и дотронулась до волос Бетани.

— У тебя стали совсем другие волосы, — сказала она. — Мне нравится.

Они обе умолкли. Волосы Бетани замерли в полной неподвижности. Наверное, были польщены.

— Спасибо, что вернулась, — произнесла наконец миссис Болдуин.

— Я не смогу остаться, — сказала Бетани.

Миссис Болдуин сжала руку дочери еще крепче.

— Я пойду с тобой. Ты ведь поэтому пришла, правда? Потому что я тоже умерла?

Бетани покачала головой.

— Нет. Извини. Ты не умерла. Во всем виноват Майлз. Это он меня откопал.

— Что он сделал?! — переспросила миссис Болдуин, разом позабыв о легкой грусти и разочаровании, которые она испытала, узнав, что еще жива.

— Он хотел забрать свои стихи, — сказала Бетани. — Те, которые подарил мне.

— Вот идиот, — сказала миссис Болдуин. Именно чего-то в этом роде она от него и ждала. Задним умом, разумеется. Потому что кто же на самом деле ждет таких вещей? — И как ты с ним поступила?

— Сыграла с ним хорошую шутку, — сказала Бетани. Она никогда толком не пыталась объяснить матери суть ее отношений с Майлзом. А теперь это казалось особенно бесполезным. Бетани пошевелила пальцами, и мать немедленно выпустила ее руку.

Как бывшая буддистка, миссис Болдуин всегда понимала: если вцепиться в своего ребенка слишком крепко, в конце концов оттолкнешь его от себя. Хотя после смерти дочери она и повторяла себе, что, мол, надо было держать ее при себе покрепче. Она пожирала Бетани глазами. Заметив у нее на плече татуировку, мать разглядывала ее одновременно с неодобрением и восторгом. С неодобрением, потому что однажды Бетани, возможно, пожалеет, что наколола себе кобру, обвивающуюся вокруг бицепса. И с восторгом, потому что татуировка некоторым образом придавала Бетани материальности, делала ее реальной. Это был не просто сон. Мюзикл Эндрю Ллойда Уэббера — это да. Но ей бы никогда в жизни не приснилось, что ее дочь ожила, сделала татуировку и отрастила длинную, шевелящуюся и темную, как полночь, гриву волос.

— Мне пора, — сказала Бетани. И повернула голову к окну, будто прислушиваясь к какому-то далекому звуку.

— О, — только и сказала мать, пытаясь сделать вид, что не переживает. Она решила не спрашивать: «Вернешься ли ты?» Она, конечно, бывшая буддистка, но все-таки не настолько бывшая. Она по-прежнему стремилась избавиться от всех желаний, от всех надежд, от самой себя. Когда человек вроде миссис Болдуин вдруг осознает, что его жизнь после фатальной катастрофы пошла прахом, он может ухватиться за свою веру, как за спасательный круг, даже если эта вера учит, что хвататься вообще не следует, ни за что. Когда-то миссис Болдуин относилась к буддизму со всей серьезностью, раньше, пока на место веры не пришло преподавание в школе.

Бетани встала.