Милые кости

Рэй отстранился:

— Что-то не так?

— Когда мы целуемся, я уношусь на небеса, — сказала я.

— И что там хорошего?

— Для кого как.

— А точнее? — улыбнулся он. — Изложи факты.

— Полюби меня, тогда изложу.

— Ты в уме? — спросил он, а я про себя отметила: не догоняет.

— Движок прогрелся, — бросила я вместо ответа.

Он дернул за блестящий хромированный рычаг справа от руля, и мы тронулись с места как ни в чем не бывало — парень с девушкой решили прокатиться. Когда Рэй разворачивался, старый, залатанный тротуар блеснул на солнце искорками слюды.

В самом конце Флэт-роуд я показала ему грунтовую дорогу к заставе Илз-Род, от которой было недалеко до переезда.

— Скоро эти места будет не узнать, — сказал Рэй, резко свернув с гравия на укатанную землю.

Железнодорожная ветка соединяла Гаррисберг с Филадельфией; все близлежащие дома шли на слом, старожилы переселялись кто куда, а их участки захватывали промышленники.

— Ты после университета останешься здесь? — спросила я.

— Здесь никто не останется, — ответил Рэй. — Это и ежу понятно.

У меня захватило дух. Вот что значит возможность выбора. Подумать только: на Земле я могла бы уехать в другой город, куда угодно. И тут я задумалась: возможно ли такое на небесах? Ведь за минувшие годы меня ни разу не потянуло к перемене мест — может, оттого, что и мыслей таких не было?

Мы заехали на расчищенную полоску земли перед мастерской Хэла. Рэй остановил машину.

— Что мы тут забыли? — спросил он.

— Ну и вопрос! Нам же надо кое-что разведать, — ответила я.

Мы обошли мастерскую сзади, я пошарила над притолокой и достала ключ.

— Как ты догадалась?

— Будто я не знаю, где ключи прячут! — ответила я. — Тут большого ума не надо.

Внутри ничего не изменилось; в нос шибанул резкий запах смазки. Я сказала:

— Пойду в душ. А ты располагайся.

Возле топчана болтался электрический шнур. На ходу я щёлкнула выключателем, и над лежанкой загорелась россыпь крошечных белых огоньков — другого источника света в каморке не было, если не считать маленького пыльного оконца в задней стене.

— Какой еще душ? — спросил Рэй. — И вообще, откуда ты знаешь про эту халупу? — В его голосе зазвучало беспокойство, которого прежде не было.

— Имей терпение, Рэй, — сказала я. — Скоро объясню.

Зайдя в тесную ванную, я не стала плотно закрывать дверь. Стянула с себя одежду. Рут и ждала, пока нагреется вода; мне не терпелось, чтобы Рут меня заметила, чтобы она увидела свое тело так, как видела его я, во всей безупречной, живой красоте.

В этом закутке было душно и сыро; ванну разъедали вековые пятна — видимо, в нее сливали все, что течет. Я открыла горячий кран на полную мощность, но все равно дрожала от озноба. Тогда я окликнула Рэя. Позвала его в ванную.,

— Занавеска прозрачная, — сказал он, отводя взгляд.

— Ну и что? — сказала я, — Это неплохо. Раздевайся, иди ко мне.

— Сюзи, ты же знаешь, я не такой.

У меня захолонуло сердце.

— Что-что? — Я уставилась на него сквозь полотнище тонкого белого пластика, которое Хэл приспособил вместо занавески, но увидела только темный силуэт, обрамленный точечками света.

— Говорю тебе, я не из таких.

— Ты назвал меня Сюзи.

Он помолчал, потом отдернул занавеску и, стараясь смотреть только на мое лицо и больше никуда, переспросил:

— Сюзи?

— Иди ко мне, — повторила я, едва сдерживая слезы. — Прошу тебя, иди ко мне.

Я зажмурилась и стала ждать. Горячие струи покалывали мне щеки, шею, груди, живот, бедра. Было слышно, как Рэй зашевелился; ремень со стуком упал на пол, из карманов посыпалась мелочь.

На меня нахлынуло предчувствие, знакомое с детства: когда родители брали меня кататься на машине, я сворачивалась калачиком на заднем сиденье и закрывала глаза, твердо зная, что в конце прогулки меня возьмут на руки и внесут в дом. Такое предчувствие рождается из доверия.

Рэй отдернул занавеску. Я развернулась к нему лицом и открыла глаза. Внизу живота сладко заныло.

— Залезай, — сказала я.

Он медленно переступил через край ванны. Сперва у него не хватило духу ко мне притронуться, но потом его палец осторожно коснулся небольшого шрама у меня на боку. Мы вместе смотрели, как палец движется по рваной полоске плоти.

— В семьдесят пятом, — напомнила я, — Рут получила травму на волейбольной площадке.

Меня снова затрясло.

— Ты — не Рут, — выговорил он, не веря себе.

Поймав его руку, которая дошла до конца старого пореза, я положила ее себе под левую грудь и сказала:

— Я давно к тебе присматривалась. Люби меня.

Его губы приоткрылись, но слова, которые вертелись на языке, были до того странными, что не произносились вслух. Когда Рэй подушечкой большого пальца тронул мой сосок, я привлекла к себе знакомое с детства смуглое лицо. Мы поцеловались. Водяные струи сбегали между нашими телами, увлажняя пучки темных волос, пробивающиеся у него на груди. Целуя его, я хотела видеть Рут, я хотела видеть Холидея, я хотела убедиться, что они тоже видят меня. Под душем можно было плакать в открытую, и Рэй ловил губами мои слезы, недоумевая, почему они хлынули в три ручья.