Они вошли, Тигр и Фредди, и поздоровались с нами в приподнятом, подчеркнуто дружелюбном тоне, который немедленно выдал все. Фредди уже с порога попал в такой поток света, у окна, где он встал, чуть отвернувшись от нас, что я вновь разволновался и залюбовался восхитительной игрой света и тени на его шее и плечах и на глубоком прогибе спины и его каштанового, посредине целомудренно и почти незаметно раздваивавшегося… седла, да, это же ведь было так, и именно седлом оно некоторое время назад славно послужило… или нет? может быть, нет?.. С учащенным, утяжелившимся дыханием я взглянул на Тигра, который уселся и неумело, вне логического или причинного порядка принялся суммировать, какие полезные дела они сегодня переделали. Его блуждающий взгляд встретился с моим, и он сперва выдержал его, затем все-таки опустил глаза. На лице его светился мягкий румянец, и он вновь осторожно принялся искать глазами мой взгляд. Я чувствовал, что он хотел улыбнуться мне, но по какой-то причине счел это неуместным и не раскрывал рта — которым он скоро, в приступе безумной, унаследованной от обоих его фризских родителей прямоты, «честно» признается во всем «старику» Альберту, после чего «старик» потащится заливать горе в деревенском кабаке, куда мы явимся его выуживать и заберем с собой и будем вправлять ему мозги вместо того, чтобы засунуть его в мешок и утопить — но всего этого я тогда еще не знал. На лице Тигра были написаны одновременно и стыд и гордость: он был горд, и он стыдился, как был бы горд и стыдился бы Господь, так сказать, но это было так, и так оно и должно было быть. Я глядел в лицо Фредди, которое, казалось, сделалось еще более нежным и менее напряженным, чем до того, и на его прелестные, чуть взлохмаченные, прямые девические волосы, и пытался не опускаться взглядом ниже его плеч, поскольку ненасытимость, ком в груди и страсть, и прежде всего неизмеримое, безрассудное желание когда-нибудь тоже быть любимым вновь были тут как тут.
Я смотрел на рот Фредди, на движения его юношеских пухлых губ, утомленных и жадных до радостей жизни — лишь бы они не слишком дорого обходились — и затем снова на доверчивый, беззащитный рот Тигра.
«А ведь милые, в сущности, мальчишки, — сказал я себе. — Милые, милые мальчики».