Милые мордочки, лапки-царапки (1996)

Однажды утром в ту зиму женщина, как обычно, проснулась с рассветом — с первым лучом продрогшего солнца. Она поднялась с жесткого пола, у нее все затекло и болело, а муж зашевелился в своих меховых одеялах и буркнул:

— Потише, ты, корова неповоротливая.

Она спустилась вниз, положила в очаг дрова, достала трутницу, высекла искру и разожгла огонь, и посидела пару минут у огня, чтобы немного согреться. Она открыла входную дверь — все в ту же унылую бесконечную зиму, как будто лето умерло навсегда и уже никогда не вернется в мир. Бледная и пустая, как смерть, эта заснеженная земля простиралась по всем направлениям до самого горизонта, где сливалась с низким белесым небом. Женщина взяла ведро и вышла наружу, и холод ударил ее так же жестоко, как муж, внезапно и злобно, и она замерла на месте, один на один со своим отчаянием, посреди белой пустоши, и в это мгновение холодный луч солнца разорвал серые облака.

И женщина увидела, что что-то движется по поверхности мертвого мира — что-то живое.

Она пригляделась, ошеломленная, и увидела, что это кошка. Нет, раньше она не видела ни одной кошки, она только слышала, что бывают такие звери, но нет — не такие. Эта кошка была даже не рыжая, а оранжевая, яркая-яркая, и ее шерстка переливалась, как шелк, и глаза у нее были как два янтаря. Оранжевая кошка увидела женщину, замершую в дверях, и подбежала к ней, и потерлась о ногу, и замурлыкала так мелодично и ласково.

Пустое сердце несчастной женщины сразу же переполнилось чувством. Она наклонилась и погладила кошку. Она была мягче шелка и теплая, как пирог только что из печи.

— Моя красавица, — сказала женщина.

Но тут она услыхала тяжелые шаги мужа, который спускался по лестнице, и не успела даже оглянуться, как он уже встал у нее за спиной.

— Чего ты копаешься, ты, свинья? — сказал он и ударил ее по затылку. — Иди уже за водой. Где мой бульон? Зачем тебя держат здесь в доме, ты, сучка?!

И тут он увидел кошку — яркое пятнышко на снегу, словно кусочек летнего солнца.

— А это что еще за грязная тварь? Ты что, кобыла, все это время держала здесь кошку?! И кормила ее едой, предназначенной для меня?! — Он толкнул женщину так, что она упала, и собирался пнуть кошку ногой, но кошка отпрыгнула, точно язычок пламени на снегу. Муж поднял камень и швырнул его в кошку, но не попал. Обогнув сарай, кошка скрылась из виду. — Вот что, — сказал муж жене, — помяни мое слово: поймаю я эту тварь и шкуру с нее сдеру. Будет мне воротник. — С тем он вернулся в дом, чтобы не простудиться, избивая жену на морозе.

Женщина никогда не плакала, никогда, но сейчас, по дороге к колодцу она расплакалась, и слезы сразу замерзли у нее на щеках. Она думала: как же ей, бедной кошке, быть на таком жутком морозе? Но тут она подошла к колодцу, разбила лед, набрала воды и поспешила домой — готовить мужу еду.

Весь день женщина думала о кошке. Думала с удивлением и страхом, потому что как же ей выжить в таком снегу? А когда она вышла вымыть горшки, она оставила дверь сарая открытой — на случай, если кошка вернется и захочет укрыться внутри. Но кошки не было видно.

Что же до мужа — он больше не заговаривал про кошку, но он достал свою пращу, и сел точить нож, и точил, пока от лезвия не полетели синие искры.

Серый день обернулся мутными сумерками, а когда за окном стемнело, муж поднялся и пошел к двери, ноне решился выйти на улицу.

Весь день валил снег и тут же смерзался коркой, и на снегу не было никаких следов, даже следов женщины, не говоря уже об отпечатках легких кошачьих лап.

Женщина подогрела эль и подала его мужу, он выпил и попросил еще, а потом снова уселся в кресло, и женщина подумала: может быть, он забудет.

Но она не забыла. Она все думала, как же там кошка, на холоде.

После ужина муж ушел спать. Проходя мимо женщины, он ударил ее по лицу и разбил губы в кровь. Он сказал:

— Это тебе за то, что ты такая жена никудышная.

Она слушала его шаги, затихающие наверху. Она села, съежившись, у догорающего очага, съела черствую корочку хлеба и то, что осталось в тарелке мужа. Она заметила, что Праща и нож так и остались лежать у кресла.

Огонь догорел и погас, но в золе еще тлели угли. Женщина поднялась и подошла к входной двери — тихо, как шепот, — и открыла ее. У нее не было лампы, потому что муж не разрешал зажигать лампы, когда он ложился спать, но на улице было вполне светло от жидковатого света луны. Женщина слышала, как муж храпит наверху.

Она оглядела двор, занесенный снегом, и там, словно по волшебству, у стены сарая — проблеск яркого цвета, как золотая монета на белом снегу.

Она подумала так: я возьму кошку в дом, на одну ночь, чтобы она согрелась. А утром, до того, когда он проснется, я ее потихонечку выпущу.

Отнесу ее к тому месту, где начинается дорога к рынку, и, может быть, кто-то ее подберет и приютит у себя. Во всяком случае, он ее не поймает.