Милый дедушка

Стебеньков Василий Федорович подменял болевшую хлораторщицу и принес на дежурство две бутылки яблочного вина. Выпимший, конечно. Женщины, какие в смене, бутылки отобрали у него, а он — отдал. Однако ж по начальству докладывать не стали, пожалели жену: премию б опять сняли ежемесячную. Вообще Стебеньков реже теперь выпивал, гораздо. Завел поросят двух, возил с профилактория на велосипеде, а снег выпал, шофер профилакторский удобрился — подсоблял ему. В военкомате, как фронтовику, ему приемник дали транзисторный, по случаю праздника. «У меня, — хвалился в слесарке, — их уже тры! И бритва хоро́ша…» Саня Выдрин помаленьку тоже в разговор общий стал вступать. «Американские фермеры недовольны, — высказывал точку зрения, — что…» У него, у Сани, иная беда началась. Тяжело сделалось впрохолость. Снилось всяко-чё. Он хоть и не молодой, как Витька, однако ж покамест и не старик. Файка при нем воду к трубе на хлор полезла проверять, он шланг как раз чинил, — икры, углядел, широкие, гладкие, отблескивают аж, — аж дрожь по коже у него. Эх, мелькануло в голове, — эх да эх, мол, да про Витьку вовремя вспомнил, что ничего у тех не разрешилось покуда. Да и старый он для Файки, Саня-то, был: щетина седая лезет в бороде, брюхо вона над ремнем навесилось.

Правда, попозже обнаружилась одна. Золушка. Уборщицей, второй этаж мыла, а кладовщице как раз на пенсию. Ну и порекомендовала ее, эту-то, начальству: вот, сказала, ее (Золушку) и ставьте на склад. А что, мол? Ее и не видать допрежь было — как мешком ходила ушибленная. А только-то определили ее, приосанилась враз, зубы желтые металлические поставила, плащ завела красный, туфли… а в выраженье лица значение словно б иное-новое. Ну жизнь, мол, тут у вас журчит, ну вижу-вижу, и отлично, хорошо, никто этому не против. Но только вот и я — тоже! — договорились? А? Ее и на совещание НТРов приглашали, как ту-то, старую кладовщицу. Та-то предпрофкома была, вроде потому, а эту, Золушку, пускай и не в профкоме она, все равно. А на Октябрьскую тост подняла за общим столом, не сробела. «Давайте, — подняла повыше стопку, — выпьем за всех присутствующих!» И улыбнулась Сане, персонально. Он со скуки-то тоже заявился на сабантуй. У нее, у Золушки, двое детишек, маленькие, в школу не пошли. Женщины, бабы НФСовские, хоть и вдогад им было, что Саня получше достойный партии, но, как говорится, мужик без бабы пуще малых деток сирота, — все ж порешили свести. Сколько ж мучиться? Говорили: ты не гляди, свет наш Саня, что у ней детишек двое и муж в тюрьме, он, муж, — дурак, а она баба ничего, запуганная малость, да при тебе-то отойдет. А тебя, Саня, говорили бабы, она жалеть будет.

Саня глядел на золотистые зубы — металл от лампочек отсвечивал — и хотелось ему ее, само собой. Не ее, может, а так, по общему женскому счету волновался.

Когда на празднике-то песни завели и курить стали за столом, она ему, Сане, подкинула словцо: «Александр Матвеич скучают все у нас!» Он заулыбался, наморщил курносый нос. «Приходится!» — поддержал, раз так. Тут и Витька подоспел: на плечи обоим руки и — официальное сообщение: «На свадьбу приглашаю! Кафе «Лира». Подарков не берите, лучше деньги в конверт — и айда. А то знаю я вас…» Навроде договор произошел, что на ту свадьбу они с Золушкою вместе.

Однако ж Саня в кафе «Лира» не явился, не-ка. И перед Фаей неудобно за Витьку, и еще что-то, — сам не мог в соображение взять.

Сел и написал в те дни нечаянное письмо.

«Здравствуйте, Люба и Татьяна со Светой. Я живу ничего, неплохо. Картошку до холодов убрал. Продал со станции Петровичу пять мешков, три Володе электрику. У Володи жена померла от рака, молодая еще, пятьдесят один год. Огурцы нынче тоже выросли, не горькие. Сколь банок с лавровым засолил, женщины указали, другую половину на пробу без. Не знаю, получится ли. Витька наш Хромцов женился. Молодую взял с города, а Фаина переживает, черная вся ходит, грозилась от нас с нового года уволиться. Вася Стебеньков свиней завел, пьет мало, остепенился, некогда, мол, мне гулять-озоровать с вами. Жена довольная им. Ты скажи Таське, пускай напишет мне. А то я вас не забыл.

Саня».

РИМЛЯНИН