Милый друг Натаниэл П.

– Не надо, пожалуйста. Ты не представляешь, какое наслаждение – смотреть на твои груди.

Она спросила, что же случилось с Келли.

– Келли бросила меня ради парня из ее колледжа. Сказать по правде, я даже немножко обрадовался.

На часах было около трех. Ханна рассказала, что одно время встречалась с писателем, сильно, на ее взгляд, переоцененным. Он был сыном очень известного журналиста.

– Может, тебе просто не нравилось то, что нравилось другим? Или все, что тебе не по вкусу, это доказательство масштабного заговора больших боссов, зажимающих хороших, талантливых, трудолюбивых авторов, таких, как… хмм, Ханна Лири, чтобы продвигать своих родственничков?

Ханна рассмеялась, а его порадовало, что она не стала ни обижаться, ни дуться.

– Может быть, ты в чем-то и прав. Может, у меня сработал своего рода защитный механизм.

Нейт поймал прядь ее волос и осторожно потянул, привлекая Ханну к себе. Они еще немного поласкались…

Потом она стояла у окна, обнаженная, спиной к нему, а он смотрел и смотрел, сохраняя образ в памяти, чтобы навсегда запомнить ее такой. Спутанные волосы темнели на разгоряченной коже, и оранжевый огонек сигареты задумчиво мерцал в полумраке.

Они уснули, должно быть, около четырех. Нейт – уткнувшись носом в ее волосы, положив руку ей на грудь; она – прижавшись задом к его поникшему члену.

Последующие недели слились в почти непрерывную череду разговоров и секса, прерывавшуюся лишь работой и сном. Работалось хорошо, продуктивнее обычного. Нейт написал эссе о коммодификации сознания и отправил ее в журнал, проявлявший интерес к такого рода темам. Но и часы за компьютером, и нечастые вечера в одиночестве, с пиццей и книгой, и футбол по выходным в парке воспринимались, как продолжения сна. Реальным было время, проведенное с Ханной и заполненное рассказами о жизни, воспоминаниями, обменом мнениями, сексом.

Нейт рассказал Ханне о своей книге, о том, как менялся замысел за те годы, что он работал над ней. Первоначальная задумка была такая: написать что-нибудь язвительно-обличающее о жизни в пригороде, поставив в центр сюжета иммигрантскую семью с единственным ребенком. Сыном. Именно ему, этому самому сыну, и надлежало стать главным действующим лицом, с уст которого будет изливаться сдобренная остроумием мудрость, и борьба которого – за девушек и популярность – пробудит в читателях симпатию и сочувствие. Но складываться по-настоящему роман начал лишь тогда, когда этот «несносный» тип ушел в сторону, уступив место родителям, их непростому, со скрытыми проблемами, браку и неуместными, но в определенном смысле верными реакциями на американскую жизнь. Ханна сказала, что подростком чувствовала себя недооцененной.

– Считается, что девочка из хорошей семьи среднего класса должна быть умной, но что под этим понимается? Красивый почерк, аккуратный шкафчик и вовремя выполненные домашние задания. От нее не ждут идей, не ждут глубоких мыслей.

Для Ханны писательство всегда было способом быть услышанной.

Как-то вечером они отправились на вечеринку к хорошей знакомой Нейта.

Франческа жила в Нижнем Истсайде и, едва увидев гостей, бросилась к Нейту и обняла:

– Я хочу познакомить тебя с моим другом Николасом.

Нейт спросил, помнит ли она Ханну.

– Ханна, точно. Так рада тебя видеть!..

Франческа снова повернулась к Нейту:

– Николас – твой большой поклонник. С нетерпением ждет твою книгу.

Франческа потащила его через комнату. Ханна осталась.

– Он большой человек в Канаде, – шепнула Франческа.

Николас оказался усатым здоровяком с незажженной сигаретой в губах. Они перебросились парой фраз, и Франческа тронула Нейта за плечо:

– Что бы ты хотел выпить?

Что-то в ее улыбке навело Нейта на мысль, что джин с тоником гостям разливает не она сама.

Модная писательница, Франческа была на несколько лет старше. Большой успех пришел к ней с первой книгой, написанной в юном возрасте. Потом дела пошли похуже, но ее уже знали. А она поставила целью – знать всех. Нейт в число «всех» попал лишь недавно. В те времена, когда он был всего лишь нуждающимся автором-фрилансером и подрабатывал пруфридингом[50], Франческа лишь удостаивала его вежливой улыбкой.

В те времена Нейта частенько приводили в смятение и даже пугали женщины – не только Франческа, но и многие другие, – чьи ножки, как двери эксклюзивного клуба, раскрывались только перед успешными мужчинами. Теперь, когда он оказался на другой стороне, та же самая тенденция угнетала его уже по другой причине. Было в голодном взгляде Франчески что-то такое, что сводило к нулю всю ее привлекательность.

– Не беспокойся, я знаю, где кухня. Приятно познакомиться, Николас.

Нейт не нашел Ханну в кухне, но в квартире было заднее окно, которое выходило на пожарную лестницу.

Вдоль крыши тянулась ниточка белых рождественских огней, подключенных к удлинителю в квартире. С одной стороны к дому Франчески подступало высокое, напоминающее крепость строение, с других – ряды приземистых зданий.

Ханна стояла у края крыши и разговаривала с Юджином Ву. Нейт подошел к ней и обнял за талию.

– Привет.