Милый Эдвард

– Дамы и господа, – говорит она, – добро пожаловать на рейс 2977 до Лос-Анджелеса. Мы готовы к посадке на рейс.

Самолет Airbus A321 с синей полосой, проведенной вдоль борта, напоминает огромного кита, вмещающего 187 пассажиров. В первом классе два просторных сиденья по обе стороны от прохода, в экономе их количество увеличивается до трех. Все места на рейс давно распроданы.

Пассажиры медленно продвигаются вперед; сумки, наполненные самым ценным и необходимым, ударяются об их колени. Первое, что они ощущают при входе в самолет, – температуру воздуха. В салоне холодно, как в морозильной камере, а кондиционеры непрерывно и осуждающе шипят. Голые руки, которые комфортно чувствовали себя в тепле аэропорта, покрылись мурашками и спрятались в рукава свитеров.

Сиделка Криспина суетится, пока он пересаживается из инвалидного в кресло первого класса. Он проснулся, и его раздражение превышает норму. Одна из худших вещей в болезни – это то, что она дает людям – чертовым незнакомцам! – полное право прикасаться к тебе. Сиделка протягивает руку, чтобы обхватить его бедро и поправить положение. Его бедро! Его ноги когда-то шагали по переговорным комнатам, площадкам для сквоша в дорогих клубах и стучали по блестящим, словно черные бриллианты, полам конференц-залов Джексон-Хоула. Теперь женщина, которую он считает в лучшем случае посредственностью, думает, что может облапать их. Он отмахивается.

– Мне не нужна помощь, – говорит он, – чтобы пересесть в паршивое кресло.

Бенджамин проходит в салон с опущенной головой. Это его первый гражданский рейс за год – в Нью-Йорк он прилетел на военном самолете. Однако он знает, чего ожидать, и чувствует себя неуютно. В 2002 году его бы без вопросов перевели из эконом-класса в первый и весь самолет зааплодировал бы при виде него. Но сегодня один пассажир начинает хлопать, другой присоединяется, затем еще несколько. Пугливый шум с оттенками смущения. Хлопки проскакивают, как камень по озеру, касаясь воды здесь и там, прежде чем погрузиться под чернильную поверхность безмолвия.

– Спасибо за службу, – шепчет молодая женщина.

Солдат поднимает руку, приветствуя незнакомку, и опускается в кресло.

Адлеры толпятся возле места первого класса. Джейн усаживается и машет семье. Брюс прощается с женой взглядом, а затем подталкивает неуклюжих детей дальше, к задней части самолета. Он всматривается в номера мест, мимо которых они проходят, и понимает, что от Джейн их будут отделять ровно двадцать девять рядов. Конечно, она обещала понизить класс билета и сесть рядом с семьей, но слово свое так и не сдержала. Со временем Брюс осознал, что некоторые обещания жены значат очень мало. Тем не менее он раз за разом ей верит и раз за разом разочаровывается.

– Какой у нас ряд, пап? – спрашивает Эдди.

– Тридцать первый.

Пассажиры распаковывают закуски, книги и запихивают их в карманы передних сидений. В задней части самолета пахнет индийской едой. Брюс, который предпочитает простую домашнюю, мгновенно распознает витающий в воздухе запах тмина и морщится. Джордан и Эдди ведут тихий бой за место у окна: у прохода сядет отец, ведь там больше места для ног. Мальчики вдруг понимают, что мешают остальным добираться до своих мест, и старший сдается, уступает заветное кресло. Впрочем, Джордан сразу же сожалеет о своем взрослом поступке: теперь он зажат между братом и отцом. Эйфория и чувство власти, вызванные победой при досмотре, мигом испаряются. Ему кажется, что он похож на глупого ребенка, пристегнутого к высокому стулу. Парень решает не разговаривать с Эдди по крайней мере час, чтобы наказать его.

– Пап, – говорит Эдди. – Вещи будут ждать нас в новом доме, когда мы туда доберемся?

О чем именно переживает Эдди? – думает Брюс. О своем кресле? Пианино? Плюшевом слонике, с которым все еще иногда спит? Его сыновья всю жизнь прожили в нью-йоркской квартире. Теперь она сдана, и если карьера Джейн пойдет в гору и Адлеры решат остаться на западном побережье, то квартиру продадут.

– Наши коробки прибудут на следующей неделе, – отвечает Брюс. – Но дом уже обставлен, так что все будет в порядке.

Эдди кивает и поворачивается к овальному иллюминатору. Совсем мальчишка, он выглядит младше своих двенадцати лет. Кончики его пальцев белеют на прозрачном пластике.

Линда Столлен, одетая в джинсы и тонкую рубашку, дрожит от холода. Она смотрит на женщину, сидящую справа от нее: кажется, та уже собирается спать – соседка накинула на лицо голубой шарф и прислонилась к иллюминатору. Линда роется в кармашке сиденья, надеясь найти плед, когда женщина в звенящей юбке доходит до ее ряда. Женщина настолько объемна, что, когда устраивается в кресле у прохода, ее тело буквально переваливается через подлокотник и занимает личное пространство Линды.

– Доброе утро, дорогая, – говорит женщина. – Меня зовут Флорида.

Линда прижимает локти к бокам, пытаясь избежать контакта.

– Как штат?

– Не как штат. Я и есть штат. Я Флорида.