Милый Эдвард

Когда он сказал ей, что переезжает, Махира на мгновение отвернулась, но тут же повернулась обратно и впилась в него совершенно другим поцелуем. И в его следующие три визита в подсобку они практиковали поцелуи под названием «Я буду скучать по тебе, и я боюсь взросления, и мне бы хотелось, чтобы это продолжалось вечно, но я знаю, даже если бы мы не разъезжались, что это невозможно».

– Пропустишь? – выдыхает Джордан под туц-туц в наушниках.

Отец приподнимается, и Джордан усаживается в свое кресло, только чтобы снова стать частью уравнения «Эдди + Джордан = Брюс». Он откидывает голову и закрывает глаза; музыка все еще звучит в ушах. Он рад, что никогда никому не рассказывал о Махире. Она принадлежит ему одному. Она – его тайная история. Ему кажется, что чем больше он будет избегать сканирующих устройств, чем больше девушек поцелует, тем больше будет владеть собой, станет более неизвестной, непостижимой Брюсу величиной, тем самым разрушая основы уравнения, вокруг которого отец выстроил свою жизнь.

Прямо через проход от Адлеров Бенджамин засовывает бесплатный журнал обратно в карман сиденья. Он пытается сесть как-то иначе, но для этого не так много места. Ему неудобно, бок болит там, где калоприемник приклеен к коже. После операции единственным положительным моментом пребывания в больнице стали лекарства. Бенджамин никогда не принимал ничего сильнее ибупрофена, но теперь его и днем и ночью накачивали транквилизаторами, что позволяло солдату существовать в восхитительном тумане. Он вспоминал потасовку с Гэвином, но его мысли не были привязаны к реальности. Он смотрел на все как будто бы со стороны: массивный черный парень кружит вокруг худого белокурого.

В этот полет он, к сожалению, не спал. Организм свободен от наркотиков, и возвращение к трезвости заставляет Бенджамина болезненно осознавать каждую мелочь в своем теле и каждую мысль в голове. Его охватывает паника, он даже тянется к боку, чтобы проверить, есть ли при нем оружие. Как же ему терпеть себя круглыми сутками?

Его отправят обратно в Лос-Анджелес на еще одну операцию, после – поручат канцелярскую работу. Ему больше не разрешат выезжать в горячие точки. Теперь, когда сильнодействующие вещества покинули организм, он понимает, что есть шансы умереть на операционном столе. Это лучше, чем каждый день корчиться в инвалидном кресле. Кроме того, теперь он чужд сам себе, и Бенджамин не совсем уверен, что этот чужак заслуживает жить.

Облака темнеют. Кажется, что темнеет и в салоне, доверху наполненном воспоминаниями о девушках с мягкими губами, уснувших матерях, застенчивых подростках и занесенных кулаках. Флорида может видеть людей, сцены их жизни, плотные минуты, часы и годы, из которых состоит каждый человек в самолете. Она вдыхает и позволяет душному воздуху наполнить ее легкие. Прошлое для нее то же, что и настоящее, такое же драгоценное и такое же близкое. В конце концов, если думать о чем-то большую часть дня, разве это не становится настоящим? Некоторые живут в настоящем, некоторые предпочитают жить в прошлом – это выбор каждого. Флорида дышит, радуясь полноте, заполняющей ее.

Когда Линда возвращается на свое место, Флорида мягко касается ее руки.

– Ты напоминаешь мне кого-то, – говорит она. – Я пытаюсь вспомнить, кого именно.

– А?

– Может быть, одного из революционеров, которых я выхаживала в своем магазинчике в Себу, на Филиппинах. В основном там были мужчины, но иногда среди них попадалась бойкая девушка, притворившаяся парнем, чтобы попасть на фронт.

Флорида вспоминает переполненную подсобку магазина. Она торговала рисом и бобами на улице, а раненых прятала под одеялами в задней части дома. Поздно ночью в ее спальне проводили тайные собрания члены «Катипунана», патриотического общества, выступавшего против испанской экспансии на Филиппинах. Раненые солдаты, почти что дети, стягивались к ее дому с поля боя. Они называли ее бабушка Сора, и она шептала на ухо каждому из них: «Ты особенный. Ты должен выжить и творить великие дела».

Флорида гордится этим воспоминанием; она прожила эту жизнь хорошо. Есть и другие жизни, о которых сложилось мнение похуже. Например, жизнь, которую она проживает сейчас, кажется, ускользает из-под контроля.

– Когда это случилось? Я думала, вы живете в Вермонте, – с удивлением спрашивает Линда.

– Ох, пару сотен лет назад. – Флорида внимательно изучает соседку. – Среди солдат была девочка, которую я лечила от плеврита. Кажется, ты напоминаешь мне о ней.

Линда смотрит на нее как на сумасшедшую. Флорида вздыхает. Иногда она объясняет, иногда нет, но эта девушка выглядит так, как будто ей нужна вся помощь, какую вообще можно дать человеку.

– Это не первая моя жизнь, – говорит она, – и не первое мое тело. Моя память длиннее, чем память большинства людей. Я помню большую часть времени.

– Оу. Я слышала о таких людях, как вы.