Читаем Милый Эп[Книжное изд.] полностью

— Ладно, бабушка, — пообещал я.

— Люби, сынок, потому что без любви… — она зажмурилась, замотала головой, силясь найти какие-то слова, но ничего не нашла и опять всплакнула.

Наташа спасла меня и увела бабушку в другую комнату. Я снова вспомнил Валю, мне стало до боли грустно, и я понял, что без Вали эта грусть не пройдет, как бы я не бодрился и не выкаблучивался… Девчонки схватили меня за руки и втянули в свой шумно топающий круг. Я азартно ушел в танец. Потом шейк сменился плавной мелодией, и я не заметил, как оказался в паре с Леной.

— Аскольд, хочешь по секрету? — шепнула она. — Девчонки говорили, что ты совсем не такой.

— А какой?

— Ну… не такой!

— Теленок? Вафля? Размазня?

— Не так, конечно, но что-то в этом роде… Только ты не обижайся на них, ладно? В общем-то они уважают тебя… И мне ты понравился, — добавила она тише, чуть отведя глаза и пальцем шевельнув мочку моего уха.

Еще вчера я бы, наверно, умер от этих девчачьих слов и этого поигрывания моим ухом, да и сейчас меня бросило в жар, но какая-то закалка уже произошла во мне. Я хотел ответить Лене чем-то благодарным, но тут подскочили Мишка Зеф и Вовка Еловый. Вовка живо подменил меня, а Мишка цапнул за локоть и утянул в коридор, а потом в ванную.

Закрывшись и пустив воду из крана, чтобы шумело, он вытащил из-за бака пиратско-пузатенькую бутылку румынского красного с накинутой на горлышко стопкой и шепнул:

— Во! Твое осталось! Мы уже взяли!

— Да что ты! Не хочу.

— Чудик! Один пузырь шампанского на пятнадцать рыл — смех! А это Наташка, молодчина, припасла нам инкогнито. Там, говорит, Мишка, за баком. Только, говорит, незаметно. Учит! И кого! Оп! — Он налил стопку и подал мне. — Давай.

— Ну, не хочу, понимаешь?

— Никаких! — Мишка замотал головой. — Даже комсорг дернул, а ты что — папа римский?.. Давай, а то бить буду! Тот раз не побил, побью сейчас! О, за наш мир! А то что там, две задачки по физике — не прочно. Давай, Эп, для прочности!

— Ох, и зануда ты, Зеф!

— Еще какая! — весело согласился Мишка.

— Тогда пополам.

— Я уже косой! Каждого привожу сюда и с каждым врезаю. Только твой Август преподобный отказался. Видишь, опять осталось! — глянув бутылку на свет, довольно сказал он. — Пей! Ты сегодня заработал. Девчонки в панике! А ничего тебе бабочка — сидит. Ты по-собачьи дьявольски красив!

Несколько воодушевленный, я вздохнул, чокнулся с Мишкой и лихо опрокинул стопку. Зеф одобрительно крякнул, сунул мне в рот яблоко, допил остатки через горлышко и спрятал бутылку. Сполоснув физиономию, мы вышли.

Пацаны возились у мага, меняя кассету. Девчонки толпились в сторонке, о чем-то болтая и подергиваясь. Мы с Зефом встали за косяком, и он шепнул:

— Видишь ту, у приемника?

— Рита.

— Как она тебе?

— Ничего.

— Да. И фигурка с подтекстом. Правда, прыщастенькая, но это раз простоквашей смазаться. Надо…

— Мишк, — прервал я его, медленно жуя яблоко, — а ты со многими девчонками из седьмой школы знаком?

— Да кое с кем.

— А Валю Снегиреву знаешь?

— Валю?.. Снегиреву?.. Не помню. Я их больше в лицо знаю, чем по именам. А что?

— Да так.

Опять ухнул шейк. Мишка прямехонько направился было к Рите, но я, сладко взбодренный мягко ударившим хмельком, шепнув «минутку», придержал его и сам пошел к ней, решив как-нибудь сгладить то колючее впечатление при знакомстве. Она так и продолжала коситься на меня. Если откажет, плохое твое дело, Эп… Рита не отказала, она безразлично шагнула в круг и, глядя под ноги, начала нехотя расходиться. Я поймал ее руку.

— Сначала несколько слов, — сказал я и повел ее через такт. — Сегодня я сделал два дела: обрадовал бабушку и обидел тебя. Получился плюс и минус. Они взаимно уничтожились, и я оказался у разбитого корыта, как сказал тот же Пушкин… Чтобы остался плюс, нужно твое прощение.

Рита вскинула на меня удивленные глаза, под цвет своего голубого платья, некоторое время пристально-хмуро изучала, потом недоверчиво произнесла:

— Если тебе это важно…

— Важно.

— То пожалуйста, я не сержусь.

— Вот и хорошо. А теперь взгляни налево. Вон у косяка волнуется и делает вид, что не замечает нас, Мишка Зеф. По-моему, ты ему нравишься Чш-ш!.. Пусть это будет маленькой тайной. Дарю ее тебе в честь примирения.

— Спасибо. — Рита чуть усмехнулась.

— И это еще не все. Вот яблоко раздора. Съедим его на брудершафт! — И целым бочком я поднес его к Ритиному рту. — Кусай!.. Да смелее!

Она рассмеялась и осторожно куснула. Я же отхватил пол-яблока. Мы расцепились и врезали шейк с такими коленцами, какие не снились ни одной марионетке.

Шулин, не пригубивший и шампанского, но подхваченный и разогретый общим весельем, танцевал вовсю! Суматошно, не слушая ритма, забыв партнершу. Смех и грех. Упав рядом со мной на стул, он вытер пот и отдулся:

— Уф, работенка!

— Ничего, Граф! Все мы так начинали!.. Ну, а как насчет предмета воздыханий? — тихо спросил я.

— Воздыхания есть, а предмета — тю-тю! — без особой скорби признался Авга. — Все чересчур умные, а мне бы Дуню какую-нибудь, чтобы хоть капельку быть умнее ее!

— А ты разве дурак?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Вишневый омут
Вишневый омут

В книгу выдающегося русского писателя, лауреата Государственных премий, Героя Социалистического Труда Михаила Николаевича Алексеева (1918–2007) вошли роман «Вишневый омут» и повесть «Хлеб — имя существительное». Это — своеобразная художественная летопись судеб русского крестьянства на протяжении целого столетия: 1870–1970-е годы. Драматические судьбы героев переплетаются с социально-политическими потрясениями эпохи: Первой мировой войной, революцией, коллективизацией, Великой Отечественной, возрождением страны в послевоенный период… Не могут не тронуть душу читателя прекрасные женские образы — Фрося-вишенка из «Вишневого омута» и Журавушка из повести «Хлеб — имя существительное». Эти произведения неоднократно экранизировались и пользовались заслуженным успехом у зрителей.

Михаил Николаевич Алексеев

Советская классическая проза
Центр
Центр

Вызывающее сейчас все больший интерес переломное время начала и середины шестидесятых годов — сложный исторический период, на который пришлись юность и первый опыт социальной активности героев этого произведения. Начало и очень быстрое свертывание экономических реформ. Как и почему они тогда захлебнулись? Что сохранили герои в себе из тех идеалов, с которыми входили в жизнь? От каких нравственных ценностей и убеждений зависит их способность принять активное участие в новом этапе развития нашего общества? Исследовать современную духовную ситуацию и проследить ее истоки — вот задачи, которые ставит перед собой автор этого романа.

Александр Павлович Морозов , Дмитрий Владимирович Щербинин , Ольга Демина

Проза / Классическая проза / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Фэнтези / Современная проза