Читаем Милый Эп[Книжное изд.] полностью

Я прижал ее плотнее. Мы еще ни разу не ходили вот так, тесно прижавшись друг к другу всем боком, от плеч до бедер. Мы вообще мало прогуливались, да и гуляя, сцепляли только пальцы или, помахивая руками, хлопались ладонями. Я мельком подумал, что уж не первое ли это счастье, принесенное грозовым омовением?.. И в подъезде мы не сняли плаща, а так и поднимались— молча обнявшись и в ногу. Лишь в коридоре Валя выскользнула, а я, вдруг устыдившись своей пляжности, плотно запахнулся. Вид мой, наверно, был карикатурен: косматая голова да две худые голые ноги, и Валя тихонько рассмеялась, но тут же обхватила меня за шею. Мои руки нерешительно выползли из-под плаща и сошлись у нее за спиной. Такого тоже пока не случалось, чтобы в первый миг встречи мы были как в миг последний. Наши свидания всегда начинались робко и скованно, вот как в чтении книг — продолжали не с того, на чем остановились, а, точно забыв прочитанное, возвращались назад. А тут опять гроза повлияла… Валю тоже омыло, лицо ее было мокрым, и я стал осторожно целовать его, собирая губами дождевые капли. Она не открывала глаз, а только поворачивалась, улавливая, где лягут мои поцелуи. А капли все катились и катились из волос… А когда — после тысячи поцелуев! — лоб ее, щеки и подбородок высохли, я скользнул к уху и к шее. Валя замерла, сбив дыхание, потом медленно разняла руки и, уперев их мне в грудь, прошептала:

— Эп, милый, ты замерз… Оденься…

— Да, да, — бессильно вымолвил я, почувствовав такую слабость, как будто неделю не ел.

Взяв с дивана штаны и рубашку, я заперся в ванной и минут пятнадцать сидел под горячим душем. Сначала меня била дрожь, потом тело стало успокаиваться. Из висевшего на сушильном змеевике круглого зеркала, которое из-за натыканных вокруг лепестков-шпаргалок походило на ромашку и к которому с тыла был приделан динамик, брызнули «Червонные гитары», и я стал одеваться, вихляясь, сильный и ловкий, как прежде.

Музыка гремела во всех комнатах, Валя научилась управлять моей механизацией. Она сидела в кресле, поджав под себя ноги и задумчиво обметая губы кончиком косы. Привычно взглянув на меня, искоса и чуть исподлобья, она выключила магнитофон и внезапно спросила:

— Эп, а что это за Лена?

— Где?

— А вот.

Валя взяла с колен измятую многочисленными сгибами бумажку и помахала ею. Это была записка, которую мне передала сегодня Садовкина от той высокой Лены. Наташка даже пожурила меня, мол, что это я сделал с ее подругами, одна приветы передает, другая шлет записки. Я только польщенно улыбался. Меня открыли! Наконец-то!.. Лена писала, что вспоминает меня и даже хочет увидеть снова, и не смогу ли я прийти к шести часам в Дом спорта «Динамо» поболеть за нее — она баскетболистка.

— А-а, эта!… Я только что познакомился с ней на дне рождения у нашей одноклассницы.

— Когда это?

— В субботу, когда ты стиралась.

— Не сочиняй, Эп, я не стиралась!

— Ну, не знаю, что делала. Ты позвонила в субботу и сказала, что мы не встретимся, потому что накопилось много дел. Неужели забыла? Вспомни!

— А-а, в субботу!.. Да-да.

— Ну и вот. А тут как раз у Садовкиной день рождения. Я хотел тебя пригласить, но… Видишь, оставила меня одного — и сразу влюбились!

— А ты и рад, да?

— Шучу. Никто в меня не влюблялся.

— А это? — Валя опять помахала запиской.

— Так это не на свидание, а поболеть.

— Поболеть!.. А почему она Шулина не приглашает поболеть? И почему вспоминает именно тебя? — Валя опустила ноги на пол. — Эп, у вас с ней что-нибудь было!

— Ничегошеньки!

— Но ты же танцевал с ней?

— И с другими.

— Но с ней больше, да?

— Пожалуй.

— Ну и вот!.. И целовались, да?

— Что ты! Только проводили толпой всех девчонок, и у подъезда Лена пожала мне руку.

— А другим жала?

— Не заметил.

— Ну вот! А ты говоришь — ничего не было.

— Да не было и нет! — воскликнул я.

— Эп, одно ее существование что-то да значит, — тихо и предостерегающе проговорила Валя.

— И что теперь, убить ее?

— Я ее сама убью!.. Липучки несчастные! Чуть глянешь на них, и все, прилипли!

— Да никто ко мне не лип!

— Не заступайся, Эп, я их знаю. — Она шумно вздохнула и опять подобрала ноги, отвернувшись к окну. — И что будешь делать? Скоро шесть.

— Я уже ответил, что не смогу прийти.

— Почему?

— Потому что уроки с тобой.

— А если бы не было, пошел бы?

— Наверно.

— Считай, что уроков нет! — сказала Валя и поднялась.

— Ва-ля! — протянул я с улыбкой.

— Ступай-ступай, Эп! А то невежливо получается: тебя девочка приглашает, а ты отказываешься! Получается, что я тебе мешаю со своим английским.

— Это не честно! — крикнул я.

— А утаивать честно? — спросила она тихо, но так, что лучше бы она тоже крикнула.

— Я не утаивал, — бессильно сказал я.

— Ну да! Спасибо, что я записку случайно нашла.

 — Случайно в золе находят или в мусорном ящике, разорванное на сто клочков! А тут целехонькое лежит на столе. Я нарочно положил на виду.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Вишневый омут
Вишневый омут

В книгу выдающегося русского писателя, лауреата Государственных премий, Героя Социалистического Труда Михаила Николаевича Алексеева (1918–2007) вошли роман «Вишневый омут» и повесть «Хлеб — имя существительное». Это — своеобразная художественная летопись судеб русского крестьянства на протяжении целого столетия: 1870–1970-е годы. Драматические судьбы героев переплетаются с социально-политическими потрясениями эпохи: Первой мировой войной, революцией, коллективизацией, Великой Отечественной, возрождением страны в послевоенный период… Не могут не тронуть душу читателя прекрасные женские образы — Фрося-вишенка из «Вишневого омута» и Журавушка из повести «Хлеб — имя существительное». Эти произведения неоднократно экранизировались и пользовались заслуженным успехом у зрителей.

Михаил Николаевич Алексеев

Советская классическая проза
Центр
Центр

Вызывающее сейчас все больший интерес переломное время начала и середины шестидесятых годов — сложный исторический период, на который пришлись юность и первый опыт социальной активности героев этого произведения. Начало и очень быстрое свертывание экономических реформ. Как и почему они тогда захлебнулись? Что сохранили герои в себе из тех идеалов, с которыми входили в жизнь? От каких нравственных ценностей и убеждений зависит их способность принять активное участие в новом этапе развития нашего общества? Исследовать современную духовную ситуацию и проследить ее истоки — вот задачи, которые ставит перед собой автор этого романа.

Александр Павлович Морозов , Дмитрий Владимирович Щербинин , Ольга Демина

Проза / Классическая проза / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Фэнтези / Современная проза