Мимикрики. Камни основы

— Работа-то нервная, напряженная, — продолжал Славик. — Каждый день с угрозой для жизни. Небось к Царю-то нашему целая очередь из отравителей выстроилась?

Рука Эвы так и висела, застывшей в воздухе. Аромат шоколада, в свою очередь, усилил движение и интенсивность. Заизлучал все, на что был способен, со всей возможной привлекательностью. Так манил, что Эва сдалась. Взяла конфету, быстро засунула ее в рот. Глаза сами закрылись, чтобы все внимание бросить на удовольствие. Сиюминутное удовольствие среди нескончаемых дней тревоги.

— Ты напугана, правда? — откуда-то издалека на волне какао и ванили приплыл вопрос Славика. Эва, не открывая глаз, кивнула и продолжила жевать.

— В тебе всегда было много этой энергии. Стаха. Так ведь? — продолжал Славик.

Эва открыла глаза. Теперь у нее горели не только уши, но и щеки. «Он знает больше, чем знаю я. Знает…» — засуетились, сдерживаемые шоколадным вливанием, суетливые мысли Эвы

— Давай сделаем вот что. Пойдем, прогуляемся.

Славик очень спокойно и очень уверенно взял ее безвольно висящую кисть и, засунув себе под руку, повел Эву к выходу. За их спинами лестница, как веснушками, покрылась изображениями различных по форме и величине медных ключей, но этого Эва уже не увидела. Это Шуруны, хоть и оцифрованные, точно определили настрой Славика, — он пытался подобрать ключик. Ключик к этой закрытой шкатулке — Эве Комкинс.

Уже стемнело. Фонарщики зажгли фонари, и их теплый, мягкий свет вносил ноту волшебства в привычную картину города. Эва шла домой. Шла не одна. Рядом с ней шел самый непостижимый человек из тех, кого она знала. Хотя если хорошо подумать, то Математический Шаман тоже был непостижим, но, конечно, у них ничего такого не было. Ни общего дома, ни моря, ни вечерних прогулок под луной. Со Славиком прогулок тоже не было. Но вот теперь, теперь, все изменится. Он увидел ее. И как будто в подтверждении ее слов, Славик вдруг сказал:

— Тебе очень идет это платье. Оно создает вокруг тебя Поток. Кажется, что ты живая.

Луна улыбнулась. Фонари подмигнули. В душе зазвучали поющие кувшинки. Ах, нет, это не в душе. Кувшинки пели по-настоящему.

— Я живая, — смущенно произнесла Эва.

— О чем ты мечтала в детстве? — спросил Славик. Эва удивленно бросила на него взгляд и зажмурилась. Рыжие волосы Славика, подсвеченные со всех сторон фонарями, сами светились, придавая его образу располагающую мягкость.

— Ни о чем, — ответила она.

— Так не бывает. Детство — это время для мечтаний.

— У меня не было детства.

— Значит, у тебя не было времени для мечтаний?

Свет фонарей творил чудеса. Он вызывал в душе Эвы желание делиться сокровенным. Рядом был мужчина. Кстати, она ведь так и не узнала, сколько ему лет. Мимикрики считают циклы до двадцати одного, а потом будто замораживаются. До самого последнего вздоха остаются молодыми. Определить, сколько они прожили, можно только по Делам и величине Мира. Но сейчас Эва чувствовала рядом с собой не взбалмошного подростка, каким часто казался ей Славик, а мужчину. Она опиралась на его руку. Он был надежным и понимающим. Ключик подошел. Шкатулка приоткрыла свою крышку.

— Не было, — сказала Эва и почувствовала, как разжалась внутри шкатулки одна из пружинок. — Я жила под землей, как ты правильно когда-то угадал или почувствовал.

Разжалась следующая пружинка, и Эве стало легче дышать. Она набрала в грудь побольше воздуха и продолжила:

— Я жила в тех самых кротовьих норах, в которых живут тысячи других, таких же, как я, но о нас не принято говорить. Нас не замечают. Как будто нас нет. Хотя жили, это не то слово. Мы держались. Я очень хорошо научилась держаться. Держаться за последнюю надежду.

И вновь разжались пружинки, и вновь появился воздух, который хотелось вдыхать и вдыхать. И Эва вдыхала и говорила:

— Мои предки родом из Лесолимии. Во время войны они оказались на территории Страны, и когда война закончилась победой нашего Повелителя и Царя, славного Мэл- Карта, с Лесолимией заключили мирный договор о ненападении. Появились непроходимые границы. Вернуться было невозможно.

— И твои родители ушли в подполье?

— Мои родители… стали землей. У меня остался только Дедушка.

— Как у меня?

— Совсем не так. Твой заботится о тебе. Помогает. Мой был не такой. Он сам нуждался в заботе. У меня не было детства. Я должна была ухаживать за Дедом. А он был очень непростой. Наш народ, оторвавшись от своей земли, потерял силу. Мы пытались воссоздать форму, в которой существовали в Лесолимии, но земля в этой Стране была выжжена Охотниками за Мирами, она мертва. И вместо Подземного Мира Зарождающейся Жизни удалось проявить только кротовые норы. Это единственное, на что нас хватило.

Мне повезло. В нашей с Дедом норе были фрагменты прошлого. Дед сберег несколько семян. Память от прошлых удачных урожаев в нашем Мире Зарождающейся Жизни. Он был генетиком-культиватором. Выводил необычные сорта метарастений. Несколько семян проросли, принесли плоды в виде справочников и энциклопедий. Конечно, я бы предпочла волшебные истории, но получилось так, как получилось. Кто я такая, чтобы спорить с Великим Логусом?