Мимо течет Дунай: Современная австрийская новелла

Кати тяжело вздыхает, вспоминая, как оно все началось и так буднично и серо продолжается. Однажды он пришел в трактир, присел за карточный стол, а когда подошла Кати, помогавшая в тот вечер разносить вино, окликнул ее, как окликали ее только дома, на родине, и как здесь ее никто не называл. И от этого ей стало как-то тепло на сердце. Она два раза ходила с ним в кино, когда он не работал в вечернюю смену, — так сказать, на правах старой знакомой, ведь он знал ее еще совсем маленькой.

Вот так оно и вышло, что стали они гулять, однако никаких бурных переживаний, обычно сопровождающих подобные встречи, она так и не испытала. Только грустно ей было немного оттого, что молодость ее, не успев расцвести, кончилась — уж очень все пошло всерьез. Да, сомневаться в том, что у Фердинанда Лойбенедера были самые серьезные намерения, не приходилось. Погуляв раза три с Катариной по прибрежным дунайским лугам, он во время очередной своей поездки домой, какие совершал каждые три недели, зашел к родителям девушки.

Вслед за тем в город явилась — проведать дочку — мать Катарины. Прощаясь, она как бы вскользь заметила: «Ты присмотрись к Фердинанду. Он человек работящий, самостоятельный, не бросит тебя».

2

Под словом «самостоятельный» мать Катарины разумела старательность и честность. Фердинанд Лойбенедер был одним из тех молодых людей, которые испокон веков уходят из деревни в город и кому город обязан своим процветанием. Однако думать, что другие его жители признают это или хотя бы понимают, было бы глубоким заблуждением.

«Вон они, валом валят, окаянные! — говорят они о таких. — Добрый кусок сала в рюкзаке, и за малый грош любую работу работают».

При этом люди не так уж и неправы, только они забывают, что и их отцы и деды — дальше уж и считать нечего — сами пришли из деревни с куском сала в котомке и тоже валялись по ночлежкам.

Старожилов в городе мало — бюргеры, чиновники — никак не рабочие. Но именно они, а вовсе не только местные торговцы создали этот город. Ну, да кто вспомнит ныне столь далекие времена, то, что было два или три поколения назад! А ведь как раз пришлый рабочий люд и образует ту почву, на которой так бурно растут города, он отдает им все свои силы, хотя сам на первых порах и не пользуется преимуществами городской жизни. Нет у рабочего человека даже крыши над головой, и нередко он ночует на жестких нарах в каких-нибудь хозяйственных пристройках при трактирах: летом там духота невыносимая, а зимой — ледяной холод. Вот он и сидит в трактире, хлебает похлебку или ест требуху. А уж если кто годами живет при трактире и не опускается на дно, то это человек с сильным характером. Пришелец должен обладать недюжинной бережливостью — ведь процесс ассимиляции не проходит автоматически, он требует от того, кто пришел последним, немалую дань за ученье. Человеку, родившемуся в городе, легче начинать. В детстве он бегал в городскую школу, ходил на стадион, привык к общительности горожан. Он уже освоился с городским миром, знает и его опасности, к тому же у него есть опора дома. Безусловно, и ему когда-то приходится вставать на ноги, но ведь все равно без материнского или тещиного глаза и здесь не обходится, даже когда человек уже вполне взрослый.

А пришельцу с самого начала приходится стоять на своих ногах, кондовая выносливость и трудолюбие — вот все, что он приносит с собой из деревни, ведь богатые крестьяне не посылают своих детей в город валяться по заброшенным кегельбанам.

«Люди все про масло и сало болтают, — говорит порой Фердинанд Лойбенедер своему товарищу по ночлежке, — а будь по мне, так я бы сейчас клецки сварил, чтобы копейку-другую отложить. Да ты скажи, на чем нашему брату варить?»

А соседи по нарам слушают его и кивают — им-то хорошо известна песенка: «Жилья захотел? Как бы не так! Чтоб тебе бельишко стирали? Как бы не так! И чтоб в каморке тепло было? Как бы не так! И чтоб завтрак горячий? Как бы не так!»

Все они испытывают определенное недоверие к городу. Они привозят его с собой, ибо прекрасно понимают — их-то непременно хотят обмануть. Не раз кто-нибудь из приезжих лишался и получки и вещевого мешка, отправившись в пятницу вечером «погулять» и проснувшись потом в чужой, измятой постели.

С Фердинандом Лойбенедером такого еще не случалось, он для этого чересчур осторожен и особенно осторожен благодаря горькому опыту других. А что время от времени кто-нибудь из пришлых плохо кончал, только усиливает его осторожность. Все, что тебя слишком захватывает, кажется ему подозрительным — ведь это сбивает с толку. Нет, он, Фердинанд Лойбенедер, уж не поддастся ни на какие соблазны города. И это тем легче удается ему, что перед ним всегда четкая и определенная цель.