Мимо течет Дунай: Современная австрийская новелла

«Фантастика», — подумал молодой следователь, отличавшийся романтическим складом ума, и возбужденно подергал очки. Те, кто постарше, стояли молча, с ужасом взирая на это кладбище протоколов. Будил, словно танцуя, отступил в сторону, оперся левой рукой о тумбочку — наследство покойной матери, а правую простер вперед, будто призывая всех посмотреть на свой позор.

Прямо против него неподвижно, навытяжку, стояла Штефания, и ее застывшие серые глаза через головы судей смотрели на преступника.

Герман Фридль. Визит епископа [35]

Пульсация в висках, которая беспокоила его преподобие Бенедикта Влаха с некоторых пор, — это было еще полбеды; куда хуже была пелена, застилавшая глаза, и, сколько бы он ни старался, ему не удавалось от нее избавиться.

Преподобный отец подумывал даже обратиться к врачу, своему приятелю, если после визита епископа, о котором его давно оповестили и который уже сейчас вызывал столько хлопот и волнений, ему не станет лучше.

Пока что он лишь немного изменил свои привычки — передвинул на более ранний час вечернюю трапезу, ограничил себя одним стаканом пива — раньше он выпивал два — и выкуривал только одну трубку — перед сном.

Больше всего его выбивали из колеи регулярные поездки в столичный епископат, в частности для того, чтобы навести справки о его преосвященстве, поскольку отцу Влаху не удалось ничего толком узнать у собратьев из соседних общин — у тех, кто уже свободно вздохнул после визита епископа, или тех, кто делал вид, что близко знаком с его преосвященством.

После таких поездок в столицу отец Влах падал в изнеможении в кресло, и экономка — около сорока лет прослужившая у него и уже заметно одряхлевшая, — стягивая башмаки с его отекших ног, слышала только одно: «Ох уж эти господа в епископате, ну прямо фальдфебели!» Хотя сам патер никогда не служил в армии, он знал, что представители младшего клира сплошь и рядом несли военную службу и с завидным рвением продвигались по служебной лестнице.

Как бы там ни было, Влах видел, что младшие клирики позволяют себе разговаривать в тоне приказа и бумаги составляют по-армейски, что, по его мнению, им не подобает.

И с кем же еще, если не с верной Мари, мог он поделиться своими мыслями? Покорно, с трудом склоняла она и без того согнутую временем спину, чтобы снять башмаки, причинявшие ему боль.

За многие годы они стали похожи друг на друга: оба — святая наивность и простодушие, но при этом патер не ронял своего достоинства, соблюдая дистанцию в отношениях.

С волнением думал он о том, какие молитвы выбрать для мессы: кто знает, что понравится его преосвященству.

Старик священник слабо разбирался в новшествах литургии, хотя епископ давно уже вводил их в городских церквах, заботясь об оживлении религиозной жизни.

По правде говоря, его преподобие Влах не очень-то придерживался этих новшеств во вверенном ему приходе, среди своей паствы. Даже в разговорах с Мари он старался обходить эту тему, ограничиваясь неясными намеками.

Взволновал патера и приезд епархиального казначея, собиравшего церковный налог, — привычный уклад жизни был нарушен, а это для людей преклонного возраста не проходит даром.

Патеру потребовалось немало умения и такта, чтобы заставить нерадивых плательщиков погасить задолженность. Однако к предстоящей проверке церковных книг он отнесся довольно спокойно, и это спокойствие передалось Мари. «Если я до сих пор не научился вести книги, — заявил он, — то сам епископ меня не научит».

Скорее неприятности, чем волнения, сулило патеру приглашение именитых граждан городка — бургомистра, председателей солдатского союза и певческого общества, членов приходской общины; музыкальную капеллу предстояло позвать специально; все ждали особых приглашений, хотя женщины давно уже держали наготове выходные платья.

Однажды после обеда, соснув немного и чувствуя себя отдохнувшим, патер поднялся и пошел к старшему учителю.

Он медленно, неуверенными шагами поднимался по крутой дорожке к школе, чуть раньше, чем нужно, и тверже, чем следовало, втыкая свою палку в землю. Прежде чем войти, он остановился, отдышался, затем постучал и, когда из дома послышалось резкое «войдите», отворил дверь. Он заметил, как вытянулось лицо учителя, затем сморщилось за толстыми стеклами очков и наконец застыло в выражении высокомерного смирения и почтительности.

Учитель вскочил, склонился к руке патера.

— Мое почтение, ваше преподобие, — прогнусавил он, и слова повисли у него на усах, прикрывавших широкий рот. — Садитесь, пожалуйста.

— Видите ли, — начал патер, садясь на стул и положив руки на колени, — я пришел обсудить с вами, как школьники будут встречать его преосвященство епископа.

У него перехватило дыхание, и учитель перебил его: