Мимолетные наброски

Да, действительно, «дети» лучше. Чтобы убедить в этом и тебя, читатель, я поищу доказательств в текущей жизни. По словам «Петербургской Газеты», четырнадцатилетний мальчик, Зверев, обвинялся у мирового судьи 2 участка в карманном воровстве. Судья определил: Зверева, за малолетством его, отдать на исправление родителям. «Дозвольте, судья мировой, здесь его высечь, чтобы он помнил, как надо жить», — сказала мать Зверева. «Можете это сделать в полицейском участке», — заметил судья. Спрашиваю вас, г. умиротворитель: во-первых, почему же именно «в полицейском участке», а не дома? Во-вторых, осмелитесь ли вы принять на себя ответственность за последствия подобного совета по системе «Домостроя»? И, наконец, в какой школе изволили воспитываться вы сами, если допускаете возможность розог для детей? Еще один вопрос: неужели вам никогда не приходилось подумать, почему это наше правительство отменило телесное наказание даже для взрослых, даже для убийц? Если не приходилось, то, ради бога, подумайте и не смущайте публику вашей камеры такими замечаниями, в достоинстве которых может усомниться всякий мало-мальски развитый человек. Очевидно, читатель, что это — «отцовский» взгляд. А вот и другой пример. По поводу изгнания учеников из училищ г. Суворин говорит: «Мне иногда сдается, что прежнее время было гуманнее. Прежде мальчики шалили и делали безобразия гораздо больше, чем ныне, и гг. педагоги относились к этому снисходительнее. Правда, прежде пороли, но самому испорченному мальчику даже из кадетских корпусов не давали «волчьего паспорта». Надеюсь, отсюда ясно, как божий день, что если б г. Суворина вздумали изгнать из Петербурга, то он лучше согласился бы на порку, чем на изгнание. Очевидно, что и это тоже «отцовский» взгляд, с тем только различием, что здесь уже, в видах самоохраны, готовы принести идолу благоразумия всяческую жертву… даже и не бескровную. Теперь посмотрим, как относятся к этому же предмету «дети». В «Русский Мир» пишут из Келецкой губернии, что «в посаде Магоща случилось на днях самоубийство, над которым невольно приходится призадуматься. Сын мещанина названного посада, четырнадцатилетний мальчик, Петр Яворский, наказанный матерью своею за непослушание, в тот же самый день, вечером, повесился в своем доме». Мальчик этот, очевидно, не разделял ни теории г. Суворина, ни замечания г. мирового судьи 2 участка; а жаль: старших надо слушаться. Но я думаю, читатель, что ты все-таки согласишься со мной, что «дети» несравненно лучше «отцов»; у них, по крайней мере, собственного достоинства оказывается гораздо больше, чем предполагают иные, очень уж благоразумные люди…

К числу таких преувеличенно благоразумных субъектов, я полагаю, можно смело отнести и г. полковника Струве, строителя Литейного моста. В заседании Петербургской городской думы, 20 мая, рассматривалось его ходатайство об увеличении оптовой цены за постройку этого моста на 919.000 руб. против первоначальной сметы. Другими словами — человек желает, чтобы ему положили в карман, так себе, без малого миллиончик, — ведь недурно? Дорогие мосты строятся не часто, так что надо только удивляться, как это наша дума не исполнила такого… благоразумного желания. Она отказала г. Струве большинством 88 голосов против 65. Напрасно! — следовало бы поощрить. В настоящем деле меня больше всего занимают, впрочем, личности этих голосов: должно быть, самые невинные люди…

Бывают также и невинные фотографы… Вот, например, г. Андерсон. Если ты закажешь ему, читатель, положим, шесть кабинетных портретов, то рискуешь увидеть себя на одном из них косым, на другом — с искривленной губой, на третьем — с четырьмя бровями вместо двух, и т. д. Хотя мировой судья 13 участка и не одобрил такого разнообразия в работах этого фотографа, но я непременно снимусь у него… ради невинного же курьеза.