Мина замедленного действия. Политический портрет КГБ

«Показания Темкина — обеспеченный смертный приговор, и от вас зависит теперь ваша судьба». Сфабрикованный протокол допроса я не подписал. Снова били и поставили в стойку. Наступили каблуком на пальцы, сорвали ногти. В октябре (спустя месяц — Е.А.) подписал не читая».

Аркадий Емельянов подписал 82 страницы «собственноручных» показаний, то есть продиктованных следователем. Получил 15 лет лагерей.

В этом же документе есть и рассказ Арона Темкина: «Луховицкий спрашивал, знаю ли я, куда попал, а сам перебирал дубинки и жгуты из проволоки. Потребовал рассказа. «В чем меня обвиняют конкретно?» — «Этот вопрос — попытка пытать (так в документе — Е.A.)советское следствие». И тут же начал избиение. Другие заходили в кабинет и тоже били. В перерывах Луховицкий садился за стол, перебирал в ящиках орудия пытки и пел песенку «Дай мне наглядеться на тебя». Смеялся. Когда я падал без чувств на пол — обливали холодной водой…

Очнулся утром в камере от укола шприцем врача (камфора). Врач выразил соболезнование, что я, по-видимому, от падения на лестнице так побился. Я так распух, что не налезало белье. Я давал самые фантастические показания. Не читая, Луховицкий разорвал их и начал избивать своим поясом, стараясь попасть пряжкой в больные места. Плевал мне в рот. Оказывается, от меня ждут не менее 120 страниц показаний».

Арон Темкин подписал 120 страниц «собственноручных» показаний. Получил 20 лет лагерей.

Луховицкий служил в органах до 1951 года. На пенсию ушел полковником.

Я спрашивала сотрудников Главной военной прокуратуры, был ли Луховицкий психически нормален? «Здоровее нас с вами», — услышала в ответ.

Прочитав десятки таких документов, я перестала задавать подобные вопросы, равно как и удивляться, что люди давали на себя самые невероятные «собственноручные показания», оговаривали коллег, друзей, близких, мужья — жен, жены — мужей… Вот дословная запись рассказа одного из бывших сталинских зеков, до ареста — председателя Госплана Северной Осетии Николая Гусалова: «Гацоев Иван, зав. орготделом обкома партии, 600 человек показал (т. е. назвал как причастных к контрреволюционной деятельности против Советской власти — Е.А.),Коков — 500 человек. Ну что это такое? Хотя бы сказали, что больше такого-то количества нельзя называть!»(выделено мною — Е.А.).«На каждого у НКВД была своя пытка», — объяснил мне Лев Разгон. Сам Разгон тоже подписал все. Его не били. Ему просто доверительно сообщили, что в случае, если он не подпишет, у его жены Оксаны, больной тяжелой формой диабета, отберут инсулин.

«Естественно, я согласился: отнять у Оксаны инсулин означало убить ее», — говорил мне Разгон.

У Оксаны инсулин все равно отобрали, и она погибла — на этапе, по дороге в лагерь. Ей было 22 года.

Так что, повторю, то что делал Луховицкий, — это была нормальная, разрешенная практика. Практика, которую осуществляли психически здоровые, нормальные советские следователи. И практика эта была официально санкционирована свыше, единственным человеком, которого чекисты смертельно боялись — от наркома до оперуполномоченного — и кому беспрекословно подчинялись — Иосифом Сталиным.

10 января 1939 года (напомню — через год после Пленума ЦК ВКП(б), осудившего беззакония в НКВД) Сталин направил шифрованную телеграмму секретарям обкомов, крайкомов, ЦК национальных компартий, наркомам внутренних дел, начальникам Управлений НКВД. В ней говорилось:

«ЦК ВКП(б) разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП(б)… Известно, что все буржуазные разведки применяют физическое воздействие в отношении представителей социалистического пролетариата и при том применяют его в самых безобразных формах. Спрашивается, почему социалистическая разведка должна быть более гуманна в отношении заядлых агентов буржуазии, заклятых врагов рабочего класса и колхозников. ЦК ВКП(б) считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и неразоружающихся врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод». ^{12}

Стоит ли удивляться, что следователи, которые позволяли себе — назовем это так — вежливость в обращении с арестованными, то есть не били их, вызывали подозрение: их начинали уличать в сочувствии к врагу.

Вероятно, в искоренении этой мягкотелости в «Основных принципах следственной работы в органах МГБ», разработанных под руководством начальника следственной части МГБ Леонова и утвержденных министром МГБ Виктором Абакумовым в 1950 году, содержалось требование об «усилении интенсивности допросов арестованных». ^{13}