Мина замедленного действия. Политический портрет КГБ

Правда, к Абакумову у Боярского был и другой ход. Еще в войну он довольно близко сошелся с генералом Белкиным, начальником Управления контрразведки «СМЕРШ» Северо-Кавказского фронта, руководителем советского разведывательного бюро по Центральной Европе и координатором вошедших в историю «монстр-процессов» — фальсификацией против лидеров компартий стран, как тогда говорили, народной демократии. Белкин дал Боярскому рекомендательное письмо к Абакумову,^{42} а уж «подмазал» тот письмо или нет — о том судить не могу. Тем более, что кандидатуру старшего советника (естественно, по представлению МГБ) утверждал Центральный Комитет ВКП(б).^{43}

В Чехословакии Боярский жил на широкую ногу. Вообще, этому человеку нельзя отказать в одном — в способности из жизни выуживать все, на полную катушку. Всегда не чуравшийся роскоши, занимал в Праге прекрасный особняк, имел четыре человека прислуги, охрану, пять собак…^{44} Для советского человека, особенно советского человека сталинской поры, подобное — это все равно, что стать членом Политбюро. Жена Боярского, Ирина Ахматова, от открывшихся вдруг возможностей просто потеряла голову: не знала, как распорядиться прислугой, а потому беспрестанно гоняла ее, заказывала бесконечные платья, скупала в магазинах отрезы…^{45} Обо всем том, естественно, «стучали» в Москву коллеги: как-никак под началом будущего профессора было 50 советских советников,^{46} трудившихся на ниве чехословацкой безопасности и разведки.

С Ириной Ахматовой Боярский познакомился еще в годы войны. А познакомившись, устроил работать к себе в «СМЕРШ», как, впрочем, и родного брата Георгия, в будущем — студента ВГИКа (такая для него была выбрана «крыша»).^{47} Ахматова была полковнику верной помощницей (понятное дело, пока не развелись, — как развелись, писала на него же доносы).^{48} Тогда, в Маньчжурии, Эльзу Аркус они «обрабатывали» вместе: жили рядом, Ирина по-соседски заходила к старухе поболтать, посмотреть, где что лежит. Аркус русскую полюбила, дарила подарки, ничего не скрывала. Так что грабили — не искали: все потайные места были известны…^{49} Полагаю, и из Чехословакии вернулись не с одним чемоданом.

Еще коллеги «стучали» — не воздержан Боярский в еде: просто-таки гурман! «За три месяца израсходовал на питание 219 тысяч крон, тогда как на весь коллектив — 600 тысяч». Понимаю, обидно. Тем более, что зарплата у Боярского, как я уже писала, была не маленькая — 29 тысяч крон, равнялась максимальной зарплате местного министра. «Без консультаций с главным советником, — признавался позже тогдашний министр госбезопасности Ладислав Копржива, — я не принимал никаких принципиальных решений… Главный советник имел у коммунистических функционеров вес больший, чем министр».^{51} Значит — платили за дело?

Впрочем, и в Москве у Владимира Ананьевича зарплата складывалась не маленькая. Он получал: 3600 рублей — основной оклад, 1300 — надбавка за воинское звание, плюс 15 процентов от оклада — 735 рублей — за выслугу лет. Итого — 5633 рубля в месяц (все — старыми).^{52} Для сравнения: в том же 1949 году, цифры коего я привожу, недавний зек, старший научный сотрудник кабинета культпросветработы Дома политпросвещения г. Ставрополя Лев Разгон имел зарплату 600 рублей в месяц. Мой отец — радиоинженер, кандидат наук, руководитель подразделения одного весьма секретного оборонного научно-исследовательского института (а за «войну» Сталин платил всегда хорошо), получал — вместе с премиями — 1800–2000 рублей, что считалось деньгами более чем приличными.

Между тем, на Боярского «стучали»: прикарманивает деньги, отпущенные для агентуры… Не хватало?

Но — генук о меркантильном. Поговорим о деле, за которое Боярскому и платили деньги.

В Чехословакию Боярский был послан организовывать очередной «монстр-процесс». Уже прошло судилище над Ласло Райком в Венгрии (министром внутренних дел и одним из самых популярных лидеров компартии) и Костовым — в Болгарии. На очереди оказался чехословацкий генсек Рудольф Сланский.

Сталин таким образом наказывал своих послевоенных союзников за идею их «особого пути» к социализму, то есть — за тягу к самостоятельности. А также предупреждал всякую, даже гипотетическую возможность альянса с югославским отступником Иосипом Броз Тито. (Советские газеты тогда были полны возмущенных заголовков: «Тито и его клика», равно как и карикатур на югославского диктатора.)