Миндаль

Раз в неделю в дверь к двум женам-сообщницам стучались испанки, шурша накрахмаленными черными юбками с воланами и потрескивая корзинками из лозы, полными шелков, мелких серебряных украшений и кружев. Следом приходили крестьянки с непокрытой головой, любопытные и настырные. Им, в отличие от обеспеченных женщин, позволено было снимать чадру, не подвергаясь при этом ни малейшему нареканию. Смотреть на двор, полный перешучивающихся женщин, на работниц, занятых летним трудом, — это минуты чистого счастья. Я не забывала о том, что поклялась себе все внимательно рассматривать, желая больше узнать. Но чесальщицы шерсти упрямо клали ногу на ногу. Прачки, стирающие покрывала, подворачивали юбки, но открывали при этом только икры, а женщины, менявшие набивку в матрасах, вздымали внушительные, но ревниво защищенные от нескромных взглядов задницы. И только крестьянки, готовившие кускус, могли помочь мне исследовать их секрет, потому что рассаживались, широко расставив бедра, вокруг огромных деревянных мисок, в которых вода смешивалась с манкой. Я делала вид, что наблюдаю за движением рук и сита, но сосредоточивалась на дурочке Борнии. Тучность заставляла ее все время ерзать, касаясь земли ягодицами и обливаясь потом. Крестьянка, известная непристойными выражениями и бесстыдными жестами, каждые две минуты поднимала полы своей мелии и обмахивалась ими. Я ждала откровения. Но оно не наступило. Борния бросила мне злобно, как последняя сука: «Что это ты на меня так глазеешь? А ну беги играть куда подальше. А то я тебе ад покажу».

Борния не знала, что это мне и нужно. Увидеть ее взрослую щелку, чтобы сравнить. Я умчалась, не заставив себя просить дважды.

Девочкам было запрещено присутствовать при разговорах женщин, поэтому я научилась сливаться с предметами, так что обо мне забывали. Я видел, как служанки и тетушка Сельма шепчутся, хихикают, склоняются друг к другу, щупают грудь или живот, сравнивают украшения и татуировки. Иногда Борния впадала в особое настроение. Она вскакивала и делала несколько движений бедрами, после чего все собравшиеся хохотали до истерики. Бывало, ее сменяла жена Азиза-пастуха. Вооружившись морковкой, она зажимала меж бедер солидный корнеплод и начинала непристойный танец, крутя бедрами с неприкрытой похотью. Почтенные матери и супруги смеялись, хлопали себя по бедрам и по груди, стыдливо прикрывали руками рот или глаза.

— Прекрати! Если будешь так делать дальше, сама поверишь! — завопила соседка.

— Оставь ее в покое! — возразила другая. — У Азиза, должно быть, малюсенький сморщенный стручок. Вот она и отыгрывается на том, что под руку попадется!

Запыхавшаяся танцовщица отвечала:

— У него, безбожника, там не морковка, а рукоятка лопаты. Когда он входит в меня, мне кажется, будто меня бык на рог насаживает.

— Какой бык?

— А такой, который несет землю на голове, чтобы она не рухнула на ваши головы, грешницы!

Женщины хохотали.

— А ты, Фарида? — спрашивала тетя Сельма. Дочь имама отвечала:

— В покое он полный и блестящий, как полумесяц. А когда встает, это сабля мусульманского воина. Я сопротивляюсь, чтобы еще сильнее его раззадорить.

— Он что-нибудь шепчет тебе на ухо?

— О нет, он ревет, как осел Шуйха. Иногда мне кажется, что он сошел с ума, так хрипит, когда входит!

— Конечно, нет! — насмешливо вставила Сельма. — Его сводит с ума твое сокровище.

— Кстати, — отвечала дочь имама, — тебе, горожанка, надо бы дать нам рецепт. Что вы там в городе делаете, чтобы сохранить снежную белизну ваших кисок?

— Нет ничего проще, но я тебе не скажу. Я не сумасшедшая, чтобы раскрывать другой женщине свои секреты.

— Хотя бы объясни, как мне сделать влагалище поуже? Каддур говорит, что ничего не чувствует, когда берет меня, так широко преддверие и так трудно дойти до дна.

— Ничего вы у меня не выведаете, течные самки! Я свои секреты делю только с дорогой моей кумушкой Таос!

Сощурившись в хитрой улыбке, Таос отвечала:

— Берите пример с нее! Ходите в баню почаще. Ее секрет — это вода. От воды у нее кожа мягкая, как персик, и светлая, как у румынки.

— Чистая правда, — согласилась тетя Сельма. — Вода — первые духи женщины, лучший крем для красоты. А потом — все-таки отвечу вам, хитрованки, — надо следить за тем, чтобы низ всегда был свежий и гладкий. Протирайте его полотенцем, смоченным лавандовой водой, душите все складочки мускусом или амброй. Ничто не должно отталкивать вашего мужчину. Ни запах, ни шероховатость. Надо, чтобы ему захотелось запустить туда зубы, прежде чем что другое.

— Он никогда на него не смотрел, — пожаловалась жена сапожника. — Что уж там говорить о покусывании и поцелуях!

— И слава Богу, — прошептала дочь имама, — иначе он бы ослеп.

— Слеп тот, кто держит в руках благодать Аллаха и не знает, как отдать ей должное, — безапелляционно изрекла тетушка Сельма.

* * *