Миндаль цветет

– Это «утка»! – перебил ее Рекс; его бледное лицо вспыхнуло ярким румянцем. – Надеюсь, ты не поверила этому. – Он попытался рассмеяться: – Джи показала мне за обедом эту заметку. Это ужасно; я уже послал опровержение. Безобразие, как эти репортеры лгут…

Он говорил только для того, чтобы немного прийти в себя; после болезни он был очень слаб. Дора глухо сказала:

– Это ничего – я говорю про ложь в газете. Ты здесь, жив… здоров…

Ее смущенные глаза жалобно остановились на нем.

– Дора, – ласково сказал он, – дорогая моя, все благополучно. Конечно, это поразило тебя. Но как… зачем ты пришла, одна, так поздно?

Она улыбнулась ему сквозь набежавшие слезы.

– Я узнала правду… так поздно, – прошептала она.

В ее глазах и голосе было то, что редко удается видеть и слышать мужчине.

Рекс задрожал… Эта надежда после отчаяния… он заставил себя отвергнуть ее; он не смел верить, не смел понимать!

Раздались шаги. Инстинктивно, желая остаться одни, они вошли в библиотеку и закрыли за собой дверь.

Здесь было темно; окна были открыты в маленький, находившийся при доме сад; слабый ветерок колебал тяжелые драпировки.

Дора воскликнула с отчаянием в голосе:

– Зачем ты дрался? От того ли, что ты… ты знал?

– Я дрался потому, что ненавидел Саварди, – горячо заговорил Рекс. – Я ненавидел его за то, что он любил тебя. Никто не может любить своего счастливого соперника. Он может уважать его, если он считает его достойным человеком. Я знал, что Саварди негодяй, и он стоял мне поперек дороги; я жаждал подраться с ним, и я рад, что сделал это.

– Но я… я приняла его любовь такой, какой она была, сознательно, – пробормотала Дора. – Я… ты должен знать это… и… я не знаю, как объяснить…

– И не нужно, – спокойно сказал Рекс. – Я давно знал. Я понял. Когда любишь, то понимаешь.

Она близко подошла к нему.

– Я поняла, когда прочла, что ты болен, Рекс. Тогда я узнала… Точно кто-то освободил меня от меня самой, порвал путы, сковывавшие мои шаги. Помнишь тогда, в Париже, ты поцеловал меня и сказал, что я вспомню? Вот сегодня я вспомнила…

Он обнял ее, едва касаясь ее рукой, и все-таки всем существом своим она чувствовала это прикосновение.

Нежно держа ее в своих объятиях, он сказал:

– Я понимаю тебя… всегда… – Голос его стал нетвердым, очень юным, и в нем звучал сдерживаемый пыл: – Дора, это правда? Ты в самом деле любишь?

Он все еще медлил с поцелуем. Он как будто чего-то еще ждал, и она поняла, что он ждет потому, что хочет продлить это незабвенное мгновение.

Вдруг он по-детски быстро вздохнул и прошептал ее имя.

Она высвободила свою руку и притянула к себе его голову.

– О да, да! – прошептала она, прижавшись губами к его губам. – Это в самом деле, это правда, мой любимый. Я чувствую, что мое сердце, наконец, найдет покой… в твоем!