Минерва (Богини, или Три романа герцогини Асси - 2)

Они рассмеялись друг другу в лицо. Зибелинд гримасничал от счастья, Якобус был возбужден и вел себя очень шумно. Каждый раз, как он смотрел мимо жены, она из покорности разражалась детским смехом. Клелия, снявшая на этот вечер траур, заметила, как холодно обращалась с ним герцогиня, и едва владела собой от радости. Нино молча сидел на конце стола рядом с маленькой серьезной Линдой в пышном платье, Джина улыбалась.

Обедали в галерее, среди нарисованных пиршеств. Ее стеклянная крыша была открыта; видно было, как сверкали ласточки в темной волнующейся синеве. Она заглядывала внутрь, такая тяжелая, что, казалось, вот-вот упадет: балдахин, погребавший всех под блеском и триумфом.

Веселость Зибелинда заражала одних и заставляла умолкнуть других.

- Утро я целиком провел у своего поставщика белья - исключительно из-за этого воротника. Вы не поверите, до какой степени я тщеславен. Галстук, делающий мой цвет лица здоровее на сколько-нибудь заметный оттенок, занимает меня часами.

- Вас, человека духовной жизни!

- У счастливых нет духовной жизни, они плюют на нее. Даффрицци сам примерял мне воротники. Он потел от страха перед разборчивым клиентом. Под конец он стал улыбаться.

- Вы дали ему за это пощечину?

- Я пожал ему руку. Ведь я счастливец. Ах, послушайте, вчера в Киодже был осел, настроенный по-весеннему...

И он изобразил крик осла.

- Она должна сейчас быть, - непосредственно вслед за этим заявил он и посмотрел всем поочередно в глаза. Все они были полны улыбающегося уважения. Его собственные глаза больше не мигали; они оглядывали все свысока, - они, которые обыкновенно подсматривали снизу. Их веки, с краями, красными от усталости этой ночи, были широко открыты. Он скрестил на груди руки с худыми красными, кистями. Он выпрямился, фрак стоял вокруг его тощей фигуры, точно деревянный, а голову с пробором он держал высоко и гордо. Капризная судьба неожиданно для всех высоко вознесла Зибелинда, раздув его чахоточное самомнение.

"Так выглядит любовное счастье", - сказала себе герцогиня. Он зловеще привлекал ее.

- Так вы были в Киодже?

- В Киодже, герцогиня!

- С каких пор?

- Со вчерашнего утра!

Он сиял. Немного румян и несколько штрихов угля усиливали это сияние. Они сообщали носу чуждый ему изгиб и искусственно придавали щекам узкие очертания, тонкие и надменные.

- Скажите, вы очень счастливы? - быстро и жадно спросила она.

- Безмерно! Больше, чем человек в состоянии себе представить! Ведь, если хорошенько подумать, я люблю леди Олимпию уже семь лет, - конечно, еще с тех пор: что вас так испугало, герцогиня? - и считал обладание ею таким же невозможным, как летание. И вот...

Он сложил руки.

- И вот она научила меня летать.

- И вы ни о чем не жалеете?

- О чем же?

- Ну, ведь прежде вы хотели истинной любви, не чувственной, бесформенно мистической?

- Это была бессмыслица! Господи, что это была за бессмыслица!

- Вы верили в нее. Но формы леди Олимпии были сильнее. Они ворвались в ваши чувства аскета и плачевно растоптали ваш сад из лилий и майорана... А ваш союз для охраны нравственности?

- Хотите знать все? Сознательно или нет, я примкнул к союзу только из-за моего слабого сложения. Я думал, что все это мне не по силам. Это была ошибка, мои силы позволяют мне много, смею сказать, необыкновенно много: это... мне доказали. Впрочем, как безразлично мне это теперь! Я люблю и любим!

- Тем лучше.

- Обратите внимание, герцогиня, на мой здоровый аппетит. И что такое хорошее старое бургундское, я узнаю в эту минуту, поднося стакан к губам. Поймите это буквально. Счастье в один день сделало из меня нечто совершенно новое, оно, так сказать, перенесло меня на другую духовную половину мира. Из мира презренных я вдруг перенесся в мир желанных. Вы можете себе представить, как странно у меня на душе. Ко всем предметам что-то прибавилось, что-то радостное. Мое блаженство полно; мне даже завидуют.

- Кто же?

Она подумала: "Так как леди Олимпия не пренебрегала никем"...

- Якобус. Бедняга ведет себя так шумно с горя. Он громко заявляет, что завидует мне, - чтобы этого не подумали. Вы не думаете, что это так?

- Кто знает.

Она думала:

"Как должна была я разжечь его, если он зарится на это счастье!"

- Ах, я был бы так доволен, если бы мне завидовали.

- Это нехорошая черта, счастье вас портит.

- Мы, счастливцы, следуем своим инстинктам. Только не копание в чужих душах! Только не самомучительство: как отвратительно все это! Духовная жизнь вообще достойна презренья; она бывает только у несчастных.

- Духовная жизнь до сих пор давала вам превосходство над... нами.

- Благодарю за такое превосходство. Я не хочу духовной жизни. Не хочу ничего знать, ничего видеть... Впрочем, Якобуса я примирю с собой. Я сделаю вид, что верю, будто он обладал леди Олимпией до меня.

- Ведь вы оскорбляете свою возлюбленную!

- Какие громкие слова! Что значат подобные вещи, когда любишь и любим. Она поняла бы меня! Я чувствую потребность привлечь всех на свою сторону, чтобы увеличить свое счастье. Мир и дружба... Позвольте мне, герцогиня, сказать это всему обществу.