Минерва

Тяжелое настроение в комнате, в которую лагуна посылала первое напоминание о летнем гниении, в то же мгновение рассеялось, точно при звуках фанфар. Свечи, казалось, вспыхнули и ярче разгорелись. Герцогиня радовалась воинственности Сан-Бакко; на мгновение она была охвачена тем же гневом, что и он. Клелия, как только Мортейль направился к ней, встала с таким видом, как будто гордилась им. Она чувствовала, что все забыли, что он обманутый муж, мстивший при помощи вызывающей грубости. Об этом забыли, — видели только, что в стычке со старым дуэлянтом он держался холодно и храбро.

Господин и госпожа де Мортейль простились с хозяйкой дома и с синьорой Деграндис. Старик Долан с трудом поднялся и поплелся к двери между своими детьми. Там ждали слуги, которые должны были снести его в гондолу. В дверях он еще раз обернулся к герцогине и двусмысленно улыбнулся своими узкими губами, как будто говоря: «К чему эти ребячества? Все останется по-прежнему». И вдруг ею опять овладело тревожное настроение этого вечера. Она догнала Сан-Бакко, который весело и быстро прогуливался по комнатам. Она схватила его за обе руки.

— Мортейль попросит у вас прощения. Он послушается меня, положитесь на это. Обещайте мне, что не будете драться!

Он не успел даже произнести слов:

— Мой милый друг!

И он корчился под ее пальцами, разочарованный и испуганный.

— Не настаивайте на этом, — пробормотал он, наконец. — Герцогиня, я чувствую, что мог бы уступить вам. Но это была бы моя первая уступка в таком деле, и я раскаивался бы в этом весь остаток своей жизни!

Ей вдруг стало стыдно, она выпустила его руки.

— Вы правы. Это было неправильное побуждение с моей стороны.

— Вот видите! — воскликнул он. Он весело прыгнул в сторону; потирая себе руки и размахивая ими.

— Еще раз! Это тридцать третья. Глупо гордиться этим, правда? Но я не могу иначе. И еще одно радует меня. Он хотел рассердить меня, не правда ли, и назвал меня пиратом. Почему он не попрекнул меня моими летами? Такому остроумному молодчику приходят в голову всякие вещи. Он мог бы сказать: «Если бы меня не удерживало уважение к возрасту» и так далее — это известная штука. Ну, и вот, это не пришло ему в голову! И поэтому я уже почти не сержусь на него. Я буду драться с ним только потому, что это доставляет мне удовольствие!

В это мгновение он столкнулся с Нино. Мальчик дрожал от сдержанного воодушевления. Его взгляды вылетали из-под высоких дуг бровей, как юные гладиаторы; он тихо и твердо попросил:

— Возьмите меня с собой!

— Почему бы и нет?

— Нет, нет! Не берите его! — крикнула Джина, но смех Сан-Бакко заглушил ее слабый голос.

— Теперь мы должны поупражняться! — приказал он. — Идем, вот твой флорет.

И он опять дал ему трость из слоновой кости. Они стали фехтовать.

— Вперед! — командовал Сан-Бакко. — Другие сказали бы тебе: ждать, подпустить противника к себе; я говорю: вперед!

— Не берите его, — повторила Джина еще тише. Но сейчас же у нее вырвалось:

— Как это красиво! Почему это два человека, выставляющие вперед одну ногу, вытягивающие назад левую руку и вперед правую и скрещивающие две трости, — имеют такой смелый и благородный вид!

Герцогиня сказала:

— Вы знаете, что это за трости? Это скипетры старых придворных шутов. Двое из этих крошечных созданий, которые прокрадывались по лестничкам с плоскими ступеньками в свои низкие каморки, и которым время от времени было позволено мстить знатным и могущественным за свое жалкое, презренное существование злыми шутками, — двое из них, быть может, когда-нибудь дрались этими тростями. Но теперь…

Она докончила торжественно, и Джина почувствовала страсть в ее словах:

— Но теперь ими делают нечто прекрасное, как вы сказали, синьора Джина, — нечто смелое и благородное!

— Нет, я не хочу больше думать о Проперции, — крикнула она себе. — Весь вечер я чувствовала над собой ее руку. Разве я не начала подозревать самое себя? Теперь я хочу сидеть подле этой кроткой мечтательницы и быть счастливой, как она.

— Синьора Джина, я все больше убеждаюсь, что видела вас когда-то — нет, слышала. Ваш голос знаком мне. Мне все вспоминаются какие-то обрывки слов… подождите… Нет, я опять забыла.

— Я не знаю, — ответила Джина. — Я не говорила, кажется, ни с одним человеком.

— Ах, все-таки, вспомните ночь: почти такую, кажется мне, как эта, несколько взволнованную, немного душную и тревожную, — потому что я сознаюсь вам, эта дуэль немного тревожит меня… и не одна она. Словом, если бы я только знала… Милая синьора Джина…

Она схватила Джину за руку.

— Вы счастливы?

— Да. Но это было не всегда так: — если вы знали меня прежде, это должно быть вам известно.

Она думала:

«Что с этой прекрасной женщиной? Она дрожит. Ее лицо должно было бы быть солнцем для всех нас, а теперь я вижу на нем страдание и чувствую сожаление к ней. Чтобы сказать ей успокаивающее?»