Минерва

— Что же ей еще нужно, Нино, этой герцогине! Мало того, что я сам в угоду ей стал большим художником, — каждый делает, что может… Но теперь я сделаю художника и из тебя, чтобы впоследствии, когда мои руки начнут дрожать, был кто-нибудь, кто следил бы за ее красотой и прославлял ее. Правда, я верный слуга, Нино? Как ты думаешь, она выплатит мне когда-нибудь мой долг, наша герцогиня?

Мальчик поднял глаза.

— Этого я не знаю, это ваше дело, — дерзко сказал он. Он думал:

«Когда дядя Сан-Бакко ненавидит кого-нибудь, он дает ему заметить это. Дольше так не может идти».

— Я хотел вам сказать, что с меня довольно рисовать. Я не делаю никаких успехов, вы только так говорите. Я никогда больше не приду. Я вообще не хочу быть художником.

— Что такое? Я ничего не слышал. Значит, ты ничего не сказал.

— Нино, — сказала герцогиня, — а ты думаешь о том, что твоя мать лежит дома, что она больна и не должна ничего знать об этом? О том, что ты хочешь отказаться от искусства?

Она просила; он слышал это. Он слышал также, что она прибегла к имени его матери, чтобы просить для себя самой.

— Ах, вы, с вашим искусством! — произнес он медленно, страдальчески и упрямо, не поднимая глаз от земли.

— Ты хотел бы лучше воевать, я знаю, — совершать великие подвиги и переживать необыкновенные вещи. Но пойми, что все это дает искусство, что теперь все это дает почти только искусство. Посмотри, даже одеяние великих времен, — кто носит его теперь. Художники.

Мальчик бегло, не поднимая головы, оглядел своего врага. «Я невероятно невоспитан», — подумал он, — «но это должно быть», — и он презрительно фыркнул.

— Я тебе не нравлюсь? — спросил Якобус.

— Тогда, — прибавила герцогиня, — у художников была причина бояться друг друга. Они носили за работой мечи.

— А очки? — спросил Нино. — Вот видите, одно не подходит к другому.

Якобус покраснел и отошел в сторону.

— Пойдем, моя Линда, уйдем потихоньку. Нам стыдно.

— И ему, в самом деле, стыдно! — воскликнула герцогиня, смеясь. Она была благодарна обоим за эту откровенную перебранку. Она отогнула обеими руками голову мальчика назад, так что он должен был посмотреть ей в глаза.

— Посмотри-ка, ведь он тоже мальчишка — как ты. Поэтому ты можешь обидеть его тем, что он носит очки. Что вы за мальчуганы!

Мальчик повернулся к художнику и сказал громко и дрожа.

— Простите меня, пожалуйста! — Тебя, Иолла, я обидел еще гораздо, гораздо больше. Ах, ты даже не можешь знать, как.

Он вдруг почувствовал себя размягченным, неспособным заставить страдать человека и счастливым своей слабостью. Рука его возлюбленной еще лежала на ею лбу, он совершенно не чувствовал ее, так легка была она. В своем смятении он готов был думать, что там сидит белая, волшебная голубка.

— Иолла! — прошептал он, закрывая глаза.

— Значит, опять друзья? — спросил Якобус, протягивая Нино руку.

— Да, — ответил мальчик тихо и покорно.

Якобус обхватил рукой его шею и запрыгал с ним по комнате.

— Рисовать нам уже не придется. Уже темно.

Он поймал Нино и заставил его прыгать, как собачонку. С ним и игрушечным паяцом он разыграл перед герцогиней целую комедию. Нино проявил большую ловкость; он думал: «Она молчит? Она думает, что я недоволен?» Он громко и сердечно рассмеялся ей в лицо, и она ответила тем же.

Якобус, наконец, остановился, упираясь рукой в бедро и грациозно изогнув ногу; кудри его растрепались. Он глубоко перевел дыхание. Он чувствовал себя молодым; он чувствовал: «Отроческие прелести стройного Нино будет все засчитаны в мою пользу. Герцогиня видит только меня».

— Нино! — воскликнул он, обезумев от торжества. — Герцогиня теперь настроена милостиво, я вижу это. Поди к ней и попроси ее, чтобы она выплатила мне мой долг! Пойдешь?

— Что за ребяческое упорство! — пробормотала герцогиня.

«Еще и это», — сказал про себя мальчик. Он опять на секунду закрыл глаза. Бледный, в упоении самопожертвования, подошел он к ней. Он взял ее руку; его губы, его дыхание, его ресницы ласкали ее.

— Отдай господину Якобусу его долг! — твердо сказал он.

— Этого ты не должен был говорить.

Она обернулась и увидела у двери Клелию Мортейль.

— И вы здесь? — воскликнул Якобус. — Это чудесно. Мы как раз играем. Будем веселы!

— Я очень рада. Продолжайте свою игру, — медленно и беззвучно ответила Клелия. Она села спиной к окну. Все вдруг замолчали. Сумерки сгущались. Якобус принужденно сказал:

— Синьора Клелия, мы видим только ваш силуэт, — и в нем есть что-то странно жуткое.

Ее голова задвигалась легкими толчками.

— Что с вами? Вы без шляпы? Вы были в церкви? Вы идете в концерт?

Ответа не било.

Маленькая Линда прижалась к отцу, Нино стоял в ожидании.

— Ах, ты, Нино Свентателло! — громко и весело крикнул Якобус. — Для игры слишком темно. Я расскажу тебе сказку.

Он привлек девочку и мальчика к себе и усадил их по обе стороны от себя на низкую скамью у подножия длинного резного сундука. Герцогиня стала перед ними.