Мини-модель

– Да, мам, за сутки в «Сосенках» придется заплатить, – строго сказала Сашка. – Считай это взносом за вступление в ряды актеров. Но, думаю, три тысячи рублей за семейный номер с завтраком никого тут не разорят? Все остальные не против такого расклада. Просто Люся с Мусей все расходы не потянут, они же платят за аренду зимнего сада – директор «Сосенок» за один съемочный день аж десятку заломила.

– Так, может, сэкономим на «Сосенках»? – предложила Натка. – Организуем съемку в моем деревенском доме, там и на ночлег всех устроим, и вкусный завтрак организуем. Я Сизовых попрошу – Татьяна Ивановна пирогов напечет, Василий Петрович самовар раскочегарит…

– Заманчиво. – Сашка секунду подумала и с сожалением отказалась: – Нет, в деревенском доме что-нибудь снимем в другой раз. Люся с Мусей уже согласовали локацию, так что едем в «Сосенки».

– А обязательно с ночевкой? – спросила я.

Не то чтобы мне было мучительно больно расставаться с тремя тысячами рублей, просто я люблю спать в своей постели. Понимаю – глупая привычка, даже вредная: очень мешает устройству личной жизни, но я так привыкла.

– Не обязательно, можно подъехать к шести утра, съемка начнется в семь, тебе так удобнее будет? – Дочь ехидно ухмыльнулась.

Знает, что я ненавижу ранние подъемы.

– Почему обязательно в семь? – Натка тоже не пришла в восторг от перспективы начать день с петухами.

– Потому что как раз будет нужный свет, – важно ответила Сашка и больше ничего объяснять не стала. – Короче, сами все увидите.

Мы прибыли на место в субботу после обеда. Я, Натка, Сашка и Сенька приехали на моей машине, багажник которой забили какими-то чужими коробками. В «Сосенках» их выгрузили и сразу же куда-то унесли веселые модные парни, которых Сашка запоздало нам представила – когда ее друзья уже шустро двинулись с коробками в обнимку по расчищенной тропке между сугробами.

– Это Люся и Муся! – крикнула она, пятясь. – Я с ними, а вы тут сами пока! – Дочь развернулась и убежала.

– Я думала, Люся и Муся – это девушки, – призналась я, хмурясь.

– Фома, наверное, тоже так думает, – явно сочувствуя ему, сказала Натка.

Фома Горохов – это школьный товарищ моей дочери. Мне нравится называть его именно так старомодно – просто школьным товарищем. От слова «бойфренд», которое предпочитает Сашка, мне кажется, отчетливо веет опасностью – угрозой ранней беременности.

Судя по тому, что Фома не участвовал во встрече и разгрузке нашего экипажа, он не приехал в «Сосенки». А он бы наверняка примчался, если бы знал, что тут будут такие Люся и Муся…

– Ну, что? Пойдем оформляться, заселяться и гулять? Я так понимаю, до шести утра мы совершенно свободны? – Натка подхватила их с Сенькой чемоданчик, я забрала из салона свою сумку с вещами, и мы отправились на рецепцию.

Благо, в «Сосенках» уже бывали и прекрасно знали, где тут, что и как.

День прошел весело и приятно. Мы сходили в бассейн, поужинали, встретили Машку с сыном Петькой и Тамару Тимофеевну с внучкой Дашей, все вместе погуляли по парку, где дети слепили кривобокого снеговика и сами вывалялись в снегу так, что были бы неотличимы от своего творения, если бы хоть минутку могли постоять на месте.

Спать отправились довольно рано, помня, что вставать придется с петухами. Натка и Сенька сразу же улеглись, а я устроилась у окошка в прихожей нашего коттеджа – ждала возвращения Сашки.

Та задерживалась, но примерно раз в полчаса присылала мне обнадеживающие эсэмэски «Я скоро», «Буду через 15 минут» и «Уже иду». Пятнадцать минут проходили, а сама она все не шла. Я беспокоилась и сердилась. Близилась полночь – время, когда кареты превращаются в тыквы, а юные девушки – в будущих матерей-одиночек. Люся и Муся с их приверженностью идеям феминизма не внушали мне доверия.

Скрипнула дверь, но не входная: Натка в пижаме с розовым пони выглянула из нашего номера и молча поманила меня рукой.

Я с трудом вылезла из креслица, в котором почти пустила корни, и подошла к сестре.

– Иди сюда, – шепотом позвала меня Натка. – Только послушай!

В номере было темно, но в щель между неплотно задернутыми занавесками проникал свет фонарей с улицы.

На кровати лежала узкая, осязаемо плотная золотая полоса. Спящему Сеньке она пришлась аккурат через плечо, как орденская лента или автомобильный ремень безопасности. Пристегнуть ребенка к постели не помешало бы – он беспокойно ворочался и что-то бормотал.

Я прислушалась.

– Люблю грозу в начале мая, – пролепетал Сенька, – когда весенний первый гном, как бы резвясь или играя, в тумане моря голубом…

Я вопросительно посмотрела на Натку:

– Это Тютчев и Лермонтов, два в одном?

– Три в одном, – нашептала в ответ сестра. – От кого-то же еще гном приплелся.

– Под ним струя темней лазури… – продолжил Сенька и перевернулся на другой бок.

– Под гномом струя? – уточнила я у Натки.

– Причем лазурная, – мрачно подтвердила она. – Не знаю, что этот гном пил. Раствор медного купороса?

Мы посмотрели на ребенка. Тот опять заворочался, забормотал:

– Дай лапу, Джим, на счастье мне. Ты чувствуешь – моя в огне…