Миниатюрист

Лисбет переводит взгляд со стройной Неллы на девочку. Потом берет ее в руки, как подозрительный овощ на рынке, внимательно изучает спереди и сзади, проводит красными пальцами по туго завязанному чепчику. Нелла наблюдает за манипуляциями, сожалея в душе, что не решилась оставить курчавые волосики Теи на виду.

Лисбет молча кивает, а затем, без всякого предупреждения, спускает свободно прилегающий корсет и нижнюю рубашку, обнажая большие раскачивающиеся груди. Она дает девочке розовый сосок и, устроившись в углу, принимается кормить изголодавшуюся Тею. Корнелия и Нелла украдкой поглядывают. Кажется, что Лисбет Тиммерс была в этом доме всегда.

– Приходите сюда через черный ход, госпожа Тиммерс. – Корнелия с трудом выдавливает из себя слова.

– Как скажете. Можете называть меня Лисбет. – Она смотрит на Тею. – Это никуда не годится.

– Вы о чем? – спрашивает Нелла.

Лисбет встречается с ней взглядом.

– Вон как вы ее спеленали.

Нелла ощетинивается.

– Мы платим вам три гульдена не за то, чтобы вы тут наводили критику, госпожа Тиммерс, – говорит она тоном Марин.

– У них ножки как воск, – поясняет Лисбет как ни в чем не бывало. – Если ее неправильно пеленать, то к годику у нее будет искривленный позвоночник и кривые ножки.

Отняв Тею от груди, Лисбет начинает ее разворачивать, точно бандероль, и через секунду срывает с нее чепчик. Корнелия делает шаг вперед, вся напрягшись, ко всему готовая. На детской головке встают темные кудельки – слишком темные и кудрявые для голландского ребенка. Лисбет поднимает глаза на женщин, а те молча ждут, что она скажет.

А Лисбет снова переводит взгляд на идеальное тельце. Напряженность в комнате сгущается. Нелле кажется, что кормилица слышит биение ее сердца. Но Лисбет, ни слова не говоря, показывает им, как правильно пеленать младенца. Если она и поняла особенность этой девочки, всю необычность ее черных завитушек, то виду не подает. Возможно, три гульдена в день на фоне падения спроса – это и есть цена ее молчания. Или же Лисбет Тиммерс, как и большинство амстердамцев, наслышана о тайных водоворотах, что скрываются под тихой гладью каналов и за хорошо упорядоченной кладкой домов.

– Им это нравится, – говорит она.

– Что именно? – Нелла все никак не может перейти на спокойный тон. Она облизывает губы так, словно хотела бы их накрепко слепить.

– Тугое пеленание. Это напоминает им о материнской утробе.

Нелла кивает. У нее нет никакого желания представлять себе утробу, из которой вышла Тея. Этот ненадежный орган, в конечном счете одолевший Марин, словно затаился в ней, лежащей сейчас наверху.

Накормленную девочку Корнелия укладывает наверху в дубовой колыбели. Лисбет получает свои три гульдена, которые Нелла взяла в кабинете мужа, и направляется к черному ходу, но потом останавливается и обращается к молодой хозяйке:

– Она крещеная?

– Еще нет.

– Поскорей покрестите, мадам. Первые дни самые опасные. Опять же повод устроить небольшую пирушку.

Поблагодарив ее, Нелла закрывает за ней дверь. Поладят ли они? Без кормилицы нельзя, иначе Тея умрет, а у Лисбет полно молока, да и чем меньше людей знает о новорожденной, тем лучше. Она не хочет отдавать Тею в приют, но выживет ли эта девочка, столь непохожая на остальных?

Корнелия стоит посреди кухни, меся тесто для выпечки.

– Отнесете ему.

– Корнелия, ты когда-нибудь видела необычную высокую блондинку возле нашего дома или прогуливающуюся по Калверстраат?

Служанка вытирает лоб, на пол сыплется мука.

– Нет.

– Ты уверена?

Корнелия шмякает кусок теста на разделочную доску и, уперев руки в бока, провожает глазами мучную россыпь.

– Еще бы. Сдались мне уличные собаки, только и ждущие, когда им бросят кость!

Нелла поднимает руки, словно извиняясь за глупый вопрос.

– А я всюду встречаю эту женщину.

– Может, это ангел-хранитель нашего хозяина, – вогнав кулак в тесто, Корнелия поднимает глаза на Неллу, и та снова испытывает неприятные ощущения в животе.

– Что ты хочешь этим сказать?

Корнелия переходит на шепот:

– Лисбет мне все рассказала. Ее дочка была в «Расфуйсе».

У Неллы внутри вырастает печаль этакой пропащей розой, которая быстро растеряла свои лепестки и засохла прежде, чем успела вырасти.

– Об этом уже говорит весь город.

– О чем, Корнелия?

– Говорю же вам, мадам, я все знаю. Это за ним прилетел его ангел-хранитель.

Пелликорн

Неллу проводят в комнату настоятеля Старой церкви, расположенную за органом, где ее уже ждет пастор Пелликорн. Она не делает перед ним книксен. «Он вас выведет на чистую воду, – когда-то вещал пастор с кафедры. – И вы ответите перед Ним за свои деяния!» Сейчас Пелликорн расслаблен, погружен в себя – в общем, отдыхает. Он сразу оценил ее богатые одежды, прекрасный головной убор, парчу и жемчуга. Нелла пришла, чтобы продемонстрировать свою роскошь, но Пелликорн мастерски изображает безразличие.

– Я пришла объявить о смерти, – заявляет Нелла.

– Понимаю, – говорит он, пододвигая к себе огромную черную обтянутую кожей приходскую книгу, куда заносятся важные городские события, связанные с теми, кто вышел из материнских чресел и кто отправляется в рай или в ад.