– Что мы можем? – восклицает она. – Мы женщины! – Такого огня в ее глазах Нелла еще не видела. – Да, кое-кто из нас работает, гнет спину с утра до вечера, но не получает за это и половину того, что зарабатывают мужчины. Мы не можем быть домовладельцами, не можем подавать в суд. Единственное, что нам позволено, – это рожать детей, которые становятся собственностью наших мужей.
– Но у вас нет…
– А сколько женщин умирает родами! Над этим ты не задумывалась?
– Марин…
– Твоя мать хотела тебя защитить. Она написала мне сразу после визита Йохана. Он ей понравился, и в письме содержался ясный намек на то, что она… все понимает. Она писала, что ты девушка с воображением, сильная и самостоятельная и что в большом городе ты найдешь свое место. Так прямо и написала: «Нелла там найдет свое место. А в Ассенделфте негде развернуться». И я ей с радостью поверила.
Нелла садится на кровати.
– Даже если в Ассенделфте негде развернуться, не ей за меня решать, смогла бы я стать приличной женщиной или нет!
Резкий смех Марин царапнул Неллу по коже.
– Приличная женщина! – Это было похоже на крик экзотической птицы. – Это кто ж такая?
– Она выходит замуж, чтобы…
– А я кто ж тогда, по-твоему? Я, стало быть, неприличная?! Вот это новость!
Несчастная Нелла молча смотрит на осколки делфтской тарелки с кусочками вафель. Марин нервно потирает лоб.
– Извини, что сорвалась. Петронелла, ты пошевели мозгами-то. Ты сделала выгодную партию, по крайней мере твое будущее обеспечено.
– Уж не потому ли вы выступали за этот брак, что
В глазах Марин промелькнула тревога.
– Каких клерков?
– В его конторе. Два брата. Они знают. Они все видели.
Марин побледнела. Она похлопывает себя по завязкам чепчика, словно желая удостовериться, на месте ли голова.
– Знаешь ли ты, Петронелла, что это такое – постоянно жить в страхе, что твою сокровенную тайну вот-вот разоблачат?
– Это вы о Йохане или о себе?
Марин с раздувающимися ноздрями так и сверлит ее взглядом.
– Вы же сами говорили, что я юная провинциальная дурочка и ничего не знаю.
Марин фыркает.
– В твоем возрасте я уже понимала, как устроен мир.
– Что до меня, то я рада, что не похожа на вас, – признается Нелла. – Я каждый день благодарю за это Бога.
– Ты так уверена, что Бог тебя слышит, и потому утверждаешь, что мой брат попадет в ад…
– А вы так не считаете? Вы же ловите каждое слово пастора Пелликорна и постоянно набрасываетесь на брата. Это вы из страха надоумили его жениться на мне! Вам главное – себя обезопасить! – Голос Неллы уже звенит. – Сами-то вы не замужем, а значит, не под защитой. А он живет своей жизнью. Я знаю, что он взял у вас деньги, и теперь вы ревнуете его к тому, чем он занимается. Вот почему у вас в комнате все эти географические карты и диковинные ракушки. Лицемерка!
Марин, ничего не говоря, подходит к кукольному дому.
– Это все, что у тебя есть, Петронелла. Пустой дом. – Она хлопает ладонью по боковой панели. – Я думала, ты сильная…
– Я сильная. И не трогайте мой дом.
Марин пристально смотрит на нее.
– Если ты сильная, тогда почему сбегаешь?
Нелла молчит. Марин убирает руку с панели и направляется к ней. Она физически ощущает жар, исходящий от разгневанной золовки, смешанный запах чистого белья и пота, отдающего мускусом, что выводит Неллу из равновесия.
– Сказать тебе, Петронелла, как они поступают с содомитами? Топят их в воде. Надевают им на шею камень и наблюдают за тем, как они идут на дно.
Нелла с изумлением видит в глазах Марин слезы, прилив гнева откатывает назад, а лицо делается скорбным.
– Но даже если они потом вытащат его труп и разрежут на части, они все равно не найдут то, что ищут, – произносит она тихим голосом, в котором слышится искренность и опустошенность.
– В каком смысле? – не понимает Нелла.
Марин прикладывает ладонь к груди, глаза на мокром месте.
– Потому что это скрыто в его душе, Петронелла, а из души не вытащишь.
Пибо выпущен из клетки
Часом позже, прихватив клетку с попугаем, Нелла спускается вниз. На последней ступеньке, прежде чем шагнуть на черно-белый мраморный пол, она садится и ставит клетку рядом. Пибо восседает на своей жердочке. Никого из домочадцев или челяди не видно. Сквозь верхние окна пробиваются слабые лучи, окрашивающие стену в бледно-желтые тона.
Она затыкает себе рот, чтобы не расплакаться. Пускай Марин плачет, как бы пугающе это ни выглядело, кашу-то заварила она. Нелла дергает ручку дверцы, и та с тихим лязгом распахивается, заставив птицу от неожиданности подпрыгнуть. Пибо с любопытством вертит головкой и поглядывает на хозяйку своими глазками-бусинками.