Миниатюрист

– С Ионой во чреве, – благоговейно проговорила служанка, хватаясь за вековые образы среди творящегося хаоса. Утрата Йохана и Отто кардинально изменила отношение Корнелии к домашней тайне, и эта метаморфоза произошла в ней гораздо быстрее, чем в Марин. Чудо вынашиваемого младенца явилось для нее свежим воздухом, который она вдыхает полной грудью.

Марин по-прежнему не произносит вслух имени Отто, и служанка поддерживает ее, словно боясь спугнуть свое хрупкое счастье. Что касается Неллы, то она его в отличие от Йохана даже в своем воображении не видит – он просто сгинул. Его исчезновение повисло таким вопросом, на который никто из женщин не отваживается ответить. Всякий раз, когда Корнелия уходит из дома, Нелле кажется, что та отправилась в Старую церковь помолиться Николаю Угоднику, покровителю мореплавателей, вот только сама она не верит, что Отто может вернуться.

Она обнаруживает золовку в гостиной, где та расставляет фишки для игры в триктрак, ее «секрет» торчит у всех на виду. «И что мы будем делать с ребенком?» – спрашивает себя Нелла. Марин этим вопросом, похоже, не задается, ограничившись приобретением колыбели, что сразу свело на нет предположение Неллы, что младенца отдадут в сиротский приют. Она подбрасывает полено в огонь, поглядывая на огромный деревянный барабан.

– Он лягается, – говорит Марин, не поднимая головы. – А когда я стою перед зеркалом, я даже вижу на животе отпечаток маленькой ножки.

– Я тоже хочу посмотреть, – откликается Нелла.

Марин поднимает взгляд. Между ними установилось перемирие, в комнате стало легче дышать, и Нелла испытывает облегчение. Еще не все раны затянулись, но старые обиды уходят в прошлое.

– Я тебя позову, когда он снова начнет лягаться. Иногда это рука. Похоже на кошачью лапку. Нет, ты видела что-нибудь подобное?

Нелла-то видела, когда ее будущие братик, а потом и сестричка лягались в материнском животе, но она помалкивает, чтобы не разочаровывать Марин в ее невероятном открытии.

– Вы думаете, это мальчик? – спрашивает она.

– Да, – отвечает Марин, осторожно похлопывая себя по пузу. Ей хочется его погладить, но, видимо, устыдившись нежных чувств, она останавливает этот порыв.

– Должно быть, уже скоро.

– Скоро, – соглашается Марин, глядя в огонь. – Я тут кое-что читала. – Она сглатывает слюну и закусывает губу. – Нам понадобятся горячая вода и чистые тряпки, а еще палочка, которую я буду закусывать. Я скажу Корнелии.

Она говорит об этом как о пустяшном деле, и Нелла испытывает к ней жалость. Она ничего не знает о предстоящих реках крови, о том, что будет ходить под себя, об отказе тела слушаться, о том, что ее от страха будет бросать в жар и она начнет орать благим матом… Ей кажется, что одним усилием воли, без всяких негативных последствий, она вытолкнет из себя младенца, аккуратного и чистенького, такое герметичное создание, к которому все так и будут относиться. Если Йохан стал впадать в меланхолию и нуждаться в Библии, то Марин сделалась оптимисткой.

Зато они наконец-то живут в мире.

– Давай поиграем. – Марин сортирует фишки, точно разменные монеты. – Можешь начинать.

Нелла выставляет первую фишку – красная метка на поле из инкрустированного бука. Марин мысленно оценивает ее ход.

– И как тебе «Расфуйс»? – спрашивает она, делая свой ход.

Марин бросает кости. Увидев цифру «шесть» и не зная, куда поставить очередную фишку, она накрывает ее своими белыми пальцами, словно играя в прятки. Наконец находит ей местечко и, откинувшись на спинку стула, протягивает ладони к огню. Теперь Нелла перекатывает кости в кулаке.

– Он напуган, – сообщает она, – и выглядит больным. Постоянно твердит, что скоро умрет.

Марин молчит.

– Его собираются пытать, – продолжает Нелла. – Там есть человек…

Марин вскидывает глаза.

– На дыбе?

– Кажется, так.

Марин молчит.

– Я не могу к нему пойти, ты же понимаешь.

– Понимаю.

Нелла выкатывает маловразумительную «четверку». За последнее время Марин еще больше раздалась. «Он в ловушке собственной души, из которой я его не могу вытащить». Нелла вдруг вспомнила слова Марин, сказанные прерывающимся голосом, а ее рука была при этом прижата к груди.

– Это все Джек, – говорит Нелла. – Он официально обвинил Йохана в содомии.

Марин, подержав кости в горсти, медленно их выкатывает.

– Понятно. А о ране, которую ему нанес Отто, он сообщил?

– Нет, насколько мне известно. Он хочет навредить только Йохану.

– Он еще больше навредил бы ему, если б взялся за Отто. Но Джек англичанин. Он не видит дальше своего носа.

Обе молчат.

– Но должно быть два свидетеля, Марин. Один – Джек.

Рука золовки с зажатыми в кулаке костями падает на колени, а взгляд устремлен в огонь.

– Это он, да? Меерманс?

– Ганс не пойдет на такое.

– Зато Лийк пойдет. Она же вас ненавидит, и ей хватит ума понять, что будет с вами, если Йохан… если Йохан… – она не может закончить фразу. – Давайте спасем их сахар.

Марин витает в облаках, сплетая пальцы то так, то эдак. Поглядела на свой живот, потом махнула рукой – точь-в-точь как брат.

– Тогда Лийк увидит, что я в положении. А я должна держать это в тайне.

– А если она уже знает?