Какой догадливый у вас, дети, руководитель! Приятно, черт побери, осознавать, что вас доверяют не кому-нибудь, а студентке второго курса педагогического колледжа, проходящей практику.
Сверху, над зеленым океаном верхушек разбегаются во все стороны радужные волны сотовой связи. Окл старается их по возможности не принимать, радиосигналы вызывают у него чесотку. Вожатая пульсирует с сосны ярким алым, сбиваясь, захлебывается словами. Ее слышат. Отвечают умеренно-бордовым, ожидайте, помощь будет утром.
Темнеет. Подростки устраиваются у огня на ночлег. Окл обескуражен уровнем своего гостеприимства. Может, ему водить платные туры? Заваривать туристам "дошик" по утрам, снимать похмелье, заклеивать лодки, рыбу сажать на крючок?.. В повышенной плотности бытия Окл склонен к самоиронии.
Вот только Света беспокоит все больше... У девочки жар, дышит она тяжело и прерывисто. Над верхней губой застыли две темные дорожки, это носом шла кровь. Окл выворачивается через себя наизнанку и смотрит на девочку иначе. В сумраке светлым кантом очерчен контур ее тела, светится розоватым пятном резинка для волос с бусинами, а в стороны расползаются серые перья и истаивают дымом.
Девочка не доживет до утра.
И Окл ничем не может помочь.
Все серьезно.
По воде проносится рябь, дым костра прижимается к земле.
Оклатум сгущается над телом девочки. В его имени есть еще буквы. Но с ними он начинает грустно смотреть на звезды и вспоминать, что где-то там, далеко-далеко остался его дом... В этой плотности Оклатум становится видимым. Наверное, со стороны он похож на призрака или фантом. По крайней мере, на то, как их изображают в фильмах.
Света лежит, накрытая легкой курточкой, из-под которой высовываются голые ноги. Рядом в нерешительности кружат голодные комары. Оклатум предупреждает, что если хоть одна падла... посмеет... У него мало времени, но Оклатум надеется успеть. Он тихонько зовет девочку по имени, та на мгновение открывает глаза и тут же закрывает их вновь...
...Вокруг людно. Берег реки уставлен моторными лодками. Дети в синих куртках МЧС вытирают слезы длинными не по размеру рукавами. Участковый, скрючившись в три погибели на поваленном бревне, заполняет протокол. Ему что-то рассеянно отвечает вожатая с распухшими заплаканными глазами.
Света лежит в той же позе на куче еловых веток, которые теперь недвусмысленно напоминают погребальный венок. Губы ее посинели, кожа стала безжизненно серой, как пергамент. Вот, голые колени скрываются в черном трупном мешке, который так похож на спальник. Застежка-молния ползет вверх и замирает у подбородка. Нелегко это, навсегда закрыть лицо, вычеркнуть девочку из мира живых. Так она как будто спит, пригрелась и дремлет.
С приглушенным матом отскакивает назад видавший виды судмедэксперт и, потеряв равновесие, плюхается на место, где ноги теряют свое гордое название. У участкового форменная фуражка сползает на затылок и останавливаться, судя по всему, не собирается.
Света сидит на своей колючей постели, как ни в чем ни бывало. На щеках ее играет румянец, глаза блестят. Будто полчаса назад врач не констатировал остановку дыхания и отсутствие сердечных тонов.
Чудо.
О взмывает ввысь, в лучи восходящего солнца, подальше от всеобщего ликования и радостного гвалта. О страсть как не любит всю эту шумную суету. О успел. О могуч и прекрасен. В этой плотности у него завышенная самооценка и позитивное расположение духа.
И, да! Этого своего заберите!.. Человек-говнюк выбрался из ловушки и на непослушных ногах спешит к людям. Плачет от радости. И пальцем грязным тычет куда-то вбок. Тут, заикается, место проклятое, бутылки летающие и леший является в образе медведя. Разводит, понимаешь, сказки народов мира. Ябеда. Ты себя со стороны видел? Грязный, волосы сосульками и пахнешь плохо. Кто ж тебе поверит-то? А участковый так, между делом-то, интересуется, чья это лодка тут неподалеку припаркована, с аккумулятором и прочими орудиями браконьерского лова. Говнюк тянется за служебным удостоверением, а только нет его, просрал где-то. В буквальном, понимаешь, смысле. Ага, леший, бутылки... Так и запишем, значит. Участковый жестом фокусника выхватывает чистый бланк протокола из пачки. Не зря же он, на самом деле, в такую даль тащился...
Распрямляется примятая трава, дожди смывают следы на земле, затягивается мхом пятно костровища. К началу осени тут уже прохладно, по ночам случаются заморозки. Редко кто теперь побеспокоит О своим присутствием. У О много интересных занятий. Водить хороводы опавших листьев на черной глади омута. Заплетать косичками струйки дождя. И, конечно, вздыхать.
Еще О любит подолгу смотреть на резинку для волос с красными бусинами, что надета на еловую ветку. Без причины. Просто так.