Министерство мокрых дел

Ничего не понимающий Муравьев с ужасом воззрился на бедолагу. А у того лицо сморщилось так, будто готов был вот-вот расплакаться.

– На каких немцев? – пробормотал Сеня. – Что вы такое говорите? Ну неправда же это!

– Неправда? – грозно глянул на него бородатый партизан и повернулся к человеку в клетчатой рубахе. – Скажи-ка, откуда ты вез товар?

– Из Берлина, – проскулил несчастный.

– Вот! – рубанул воздух ладонью бородач. – Из самого логова фашистского зверя!

– Подождите! – торопливо сказал Сеня. – Давайте разберемся, товарищи!

Повернулся к человеку в клетчатой рубахе.

– Вы москвич?

– Да.

– Как здесь оказались?

– Я товар вез. А они мой грузовик сожгли.

– Так это ваша машина там, за деревней, сгорела?

– Моя.

– А товар в Берлине брали?

– Ну!

– Так скажите им! Что по контракту! Пусть накладную посмотрят!

– Я говорил! – заскулил несчастный водитель. – И бумагу показывал. Уж лучше б не показывал вовсе!

– Почему?

– Они бумаги раскрыли, а там… а там…

Скривился. Точно, заплачет.

– А там по-немецки. И ясно написано – Берлин.

– На фрицев, гад, работает, – зло отозвался кто-то из партизан.

– Да не на фрицев! – взвился Муравьев. – И чего вы к тому Берлину прицепились! Германия уже не та! Они не враги нам! Мы вроде как друзья!

– Это ты с Гитлером дружишь, родной? – негромко, но страшно осведомился главный из партизан, и Сеня, увидев его глаза, почему-то захлебнулся воздухом, в мгновение утеряв нить разговора.

Партизан придвинул к себе автомат.

– Э-э, вы его неправильно поняли, – вмешался Толик. – Он всего лишь хотел сказать…

– Все мы правильно поняли.

– Он против немцев, это же ясно. Гитлер капут! Правильно, Сеня?

Насмерть перепуганный Сеня Муравьев с готовностью кивнул.

– Вот видите! – сказал Толик. – Что же тут непонятного?

– Гитлер капут! – подал голос начавший прозревать шофер. – Смерть фашистским оккупантам!

– Ишь как запел! – не одобрил партизан. – Как товар ихний возить, так он с превеликой готовностью…

– Да не ихний это товар! – заскулил шофер. – И вовсе не германский! Телеки японские!

– Что японские – то мы разобрались, – степенно кивнул бородач. – Ясное дело, Япония – союзник фашистской Германии. Даром, что ли, им в тридцать девятом товарищ Жуков на Халхин-Голе накостылял. Все никак не уймутся японские милитаристы.

Для шофера с японским товаром получилось как с той накладной. Уж лучше бы рот не раскрывал. Только хуже себе сделал. Все не так, все против него, куда ни кинь.

– Ладно, пообедаем, – объявил главный из партизан. – Нечипоренко, неси продукты.

Нечипоренко исчез и вернулся через пару минут с огромным, невообразимого веса, баулом. В бауле обнаружились: рыба красная и белая, ананасы, дорогой ненашенский коньяк, несколько банок черной икры, французские колбасы и головка французского же сыра. Еще присутствовали бельгийские мясные консервы, запаянная в пластик аппетитно выглядящая выпечка и какие-то заморские фрукты, которые Сеня Муравьев видел в московских супермаркетах, но никогда не покупал по причине их дороговизны. Вообще съестные припасы, извлеченные из баула, стоили по первой прикидке столько, сколько Муравьев в своей фирме зарабатывал за два, а может, и за все три года.

– Трофейное, – объяснил Сене партизан. – Подкармливают нас проклятые оккупанты.

И Сеня представил, как выходят ночью к шоссе эти люди, останавливают большегрузные машины и грабят их, набивая свои безразмерные баулы дорогущей заморской снедью.

Коньяк разлили по граненым стаканам. Главный из партизан встал, приняв вид суровый и торжественный.

– За нашу победу! – сказал он. – Давайте поклянемся, что не сложим оружия до тех самых пор, пока хоть один фашистский оккупант топчет нашу родную землю!

Сеня, слушая его, все больше втягивал голову в плечи. Выпитый им стакан самогону уже давал о себе знать, и Сеня поплыл. Он уже переступил ту грань, которая отделяет веру от неверия, уже поверил в реальность происходящего. Или был близок к этому.

Выпили. Сеня свой стакан осушил до дна.

– Напьется ведь, – сказала стоявшая рядом со мной Светлана.

Я лишь вздохнул в ответ. Вмешаться в происходящее не было совершенно никакой возможности. Действо развивалось по присущим одному ему законам.

– Ни пяди родной земли врагу! – воодушевившись, рявкнул партизан. – Вычистим фашистскую нечисть!

– А фрицы-то боятся, – подключился Нечипоренко. – Не лезут в наш район. Уж сколько лет ни одного фашиста тут не видели.

– Оно и понятно, – кивнул главный из партизан. – Партизанский край. Тут не разгуляешься.

По Сене было видно, что он хотел было вмешаться, сказать, что не в том вовсе дело и что фашистов и днем с огнем не сыщешь… Хотел сказать, но не сказал. Не решился. Побоялся, что опять ляпнет что-то не то.

А главный тем временем неожиданно обернулся к нему:

– А как там вообще жизнь? Народ-то как?

И все тоже посмотрели на Муравьева.

– Бедствует, – осторожно стал нащупывать верную дорожку Сеня. – Плохо народу.

– Но земля-то под ногами оккупантов горит?

– Еще как горит!

– Теракты, наверное? Покушения всякие?

– Ого-го! – воодушевился Сеня. – Что ни день, в Москве кого-нибудь или застрелят, или взорвут.