— Ну, вот же, вы поняли! — рассмеялся Букс. — Ей-богу, думаю, вы все-таки поняли.
— Букс, — эти угрожающие нотки заставили замереть даже доктора Саунда, — если вы еще хоть раз когда-нибудь скажете мне: «Вы поняли! Ей-богу, думаю, вы все-таки поняли», обещаю вам, что все огни ада и пытки Вельзевула померкнут по сравнению с тем, что я сделаю с вами за пять минут одной только чайной ложкой. Это ясно?
Доктор Саунд почувствовал, что машинально снова затаил дыхание. Ему нужно было, чтобы они прервали это молчание.
— Предельно ясно, агент Браун.
«Разговаривают. Ссорятся. Значит, не прислушиваются», — подумал он. Доктор Саунд вынул два ключа из замочных скважин люка и поставил свою сумку по другую сторону порога. Он еще раз взглянул в направлении подвала, сунул ключи обратно к себе в карман, а затем шагнул через люк.
Он обернулся, чтобы закрыть люк за собой, и в этот момент волосы у него на затылке встали дыбом.
Он заметил какое-то движение. Он был в этом уверен. В архиве находился кто-то еще — помимо агентов Букса и Браун.
Он прищурился, вглядываясь в ряды стеллажей. Возможно, его сверхживое богатое воображение снова играет с ним в свои игры. Присутствие рядом Букса и Браун нервировало его больше, чем он мог себе в этом признаться. В конце концов, сегодня ведь суббота. Почему они сейчас здесь, а не еще где-нибудь? В первую очередь его удивляло, что агент Браун не наслаждается своими выходными за городом с каким-нибудь элегантным и красивым щеголем. Возможно, агент Букс все-таки пообтесал ее острые углы. В какой-то степени.
— А теперь?
— А теперь переходим к алфавитному порядку, — ответил Букс. — Последовательно, шаг за шагом, агент Браун. Только так.
И снова доктор Саунд прислушался, отклонившись назад. Он ждал, но все было спокойно. Если не считать архивариусов, директор находился в подвале один.
Пора было идти.
Рука его коснулась нагрудного кармана сюртука, куда он спрятал ключи. Убедившись, что они на месте, доктор Саунд несколько раз повернул внутренние вентили. С ровным шипением тяжелый железный люк закрылся, оставив его наедине с низким гулом, мягким голубым освещением и всем тем, что таилось в Запретной Зоне министерства.
Глава 24,
Внизу, на мраморном полу атриума, снова собирались люди, принимавшие участие во вчерашних безумствах. По сравнению с тем, какими Элиза видела их вчера, сегодня они выглядели совсем иначе. Накануне голые и похотливые представители Общества Феникса и кандидаты в него вели себя похлеще, чем герои кабацких песен, неприличных куплетов и представлений в мюзик-холле. Теперь же, при свете нового дня, все они вернулись к своим напыщенным личинам: прошлый вечер — уже отдаленные воспоминания, а еще лучше его просто забыть. Еще одно качество, которое было так свойственно английской аристократии и которое Элиза со своей новозеландской чувствительностью совершенно не выносила, — высокомерие.
Она уже видела, как пагубно оно влияет на людей, стоявших сейчас внизу. Министерство, несмотря на все свои обещания королеве и стране, было великим уравнителем. Гарри верил, что они являются адвокатами для людей, не имеющих своего голоса. С этим убеждением он и умер. И, если до этого дойдет, та же участь ожидает и ее.
Слуги также были одеты для охоты, и Элиза задумалась, в какие секреты могут быть посвящены они. Все слуги стояли с каменными лицами вдоль коридора, словно бесстрастные статуи.
Когда Дивейн посмотрел на нее с нескрываемой похотью на лице, она сладко улыбнулась. Даже несмотря на все великолепие просыпающегося нового дня, этот человек вызывал у нее тревожную дрожь. Его несчастная жена тоже подняла голову, хотя взгляд ее был таким же тусклым и отрешенным, как у слуг. Другие дамы щебетали, словно стая потревоженных птиц, но Оливия Дивейн стояла особняком. Она крепко сжимала свои руки, как будто это могло как-то поддержать ее. Элизе был знаком этот жест, полный беспомощной безысходности.
— Боже правый, Сент-Джонс! — крикнул Бартоломью. — Почему ваша жена одета для охоты? Большинство женщин проводят этот день за другими занятиями — вышиванием и тому подобным.
Вероятно, это было к лучшему, что Веллингтон выставил ее в роли немой, потому что ей пришлось прикусить язык, чтобы не наговорить в ответ всяких колкостей. Ее «супруг» подождал, пока они минуют лестничную площадку особняка, прежде чем с напыщенным видом ответить ему в гораздо более цивилизованном тоне:
— Миссис Сент-Джонс также является моим камердинером. Ей нравится заботиться о моих нуждах, но, благодаря своему физическому недостатку, она заслуживает большего доверия, чем обычный слуга.
Челюсти Элизы сжались, и она один раз топнула по полу.
Глаза Бартоломью вспыхнули.
— О, мне нравится ваш стиль, старина. Сегодня вы должны быть в моей компании.