Закрывшаяся за ними дверь хлопнула намного громче, чем ожидал Веллингтон. На этот раз он уже был готов к тому, что Элиза снова схватит его за грудки.
— «Вы, кто служит и прислуживает нам». — Элиза вложила в эту фразу всю свою злость и, передразнивая голос и интонации Хавелока, прошипела это ему куда-то в волосы.
Она оттолкнула его в сторону и, чувственно засопев, что совершенно не соответствовало тому, что было написано у нее на лице, широкими шагами подошла к граммофону. Взяв наугад первый попавшийся музыкальный цилиндр, она сунула его в лоток. Элиза с такой силой начала крутить ручку, что Веллингтон даже слегка вздрогнул. То, что после такого обращения граммофон не развалился на части, говорило о высоком профессионализме изготовившего его мастера.
Рот Элизы уже открылся, она явно намеревалась выплеснуть наружу все накопившиеся за время молчания обиды, но внезапно замерла, когда из медных раструбов граммофона полилась изящная радостная мелодия.
— Что ж, Элиза, вы действительно знаете, как поднять настроение, — сказал Веллингтон, уставившись на граммофон. — Я не могу отвечать за свои действия, когда очаровательная женщина в качестве музыкального сопровождения для занятий любовью ставит оперу Гилберта и Салливана.
Элиза отвернулась от музыкального аппарата. Помолчав, она глубоко вздохнула, и к ней вернулся голос.
— Общество считает, что те, кто участвует в Движении за предоставление избирательных прав, могут заниматься тем же, что и... — Веллингтон даже удивился, насколько спокойно звучал ее голос. — Английский выродок! Жаль, что здесь нет Кейт Шеппард[23]
…— А если бы и была? — возразил Веллингтон, хватая ее за руки и прижимая к стене. Пальцы его принялись быстро расстегивать ее платье. — Я вовсе не уверен, что она не поспешила бы присоединиться к веселью.
Элиза улыбнулась ему через плечо сладкой улыбкой провинциальной молочницы.
— На задании нужно помнить одну вещь: находясь в полевых условиях, иногда приходится разок-другой преодолевать угрызения совести, — довольно едко заключила она.
— Лично мне придется делать это намного чаще, — ответил Веллингтон, чувствуя, что ему становится жарко.
— О, во имя любви к Господу, королеве и империи, не нужно быть таким ханжой. Находясь в Риме, поступайте так, как римляне. Просто...
— Послушайте, вам
— Позволил? — Элиза повернулась к нему лицом; глаза ее находились слишком близко, чтобы в них можно было что-то разглядеть, но он и так все прекрасно понял по интонации. И неожиданно для себя порадовался, что она сейчас без оружия. — Вы позволили себе много больше, чем я, Велли. Во-первых, эта ваша выдумка с «немой» женой, которая полностью связала мне руки и чертовски усложнила для меня общение с вами. Затем это ваше погружение в роль Ричарда Сент-Джонса, на что вообще жутко смотреть.
— Я не играю. — Веллингтон неловко заерзал на месте.
Элиза склонила голову набок и нахмурилась.
— Не поняла?
Мисс Браун, это ведь... — Веллингтон на мгновение умолк, вздрогнув от мелькнувших перед глазами воспоминаний, а затем продолжил: — Именно из-за этих негодяев я и пошел работать в министерство. Наша семья довольно состоятельна, и мой отец всеми силами стремился, чтобы мы придерживались хорошего общества... Я не утверждаю, что он одобрил бы гедонистическое поведение такого рода. Однако я хочу сказать, что устои Общества Феникса — то, что мы слышали в опере, и то, что мы слышали сегодня, — являются теми же, на которых воспитывался я. Я должен был сделать вас зависимой от меня, и это показалось мне самым удачным из всех доступных нам вариантов. Если бы вы имели возможность говорить, ваш независимый взгляд на многие вещи подверг бы опасности наш шанс поближе подобраться к доктору Хавелоку, то, к чему я — по утверждению Дивейна — уже сделал первый шаг. Как я уже говорил, сделать вас немой было скоропалительным решением, которое мне следовало бы обсудить с вами. А что же касается моей трансформации в этой роли...
Элиза остановила его, подняв руку.