Министр любви [сборник рассказов]

— Ой, майн Гот, — причитала Сима, — ой, майн Гот.

— Чем вы недовольны? — спрашивала Хая — Рейзел, — это лучше, чем в Алабаме. Там такая жара!..

Предсказания старых евреев с зеленых скамеек сбылись. Может быть, они были пророками, эти евреи под бледным балтийским небом — не знаю, но все их пророчества сбылись, кроме одного — Бома Левин так и не стал министром мясомолочной промышленности. И не только потому, что к тому времени, когда он должен был занять этот пост, уже не было ни молока, ни мяса…

Бома был бел, рыж и упитан.

Он последним из нашей компании появлялся на пляже. И все взгляды были устремлены на него.

— Посмотрите на его брюки, — говорила Хая — Рейзел, — они же влезают ему в тохес.

— Да, — вздыхала Сима, — эта прекрасная мелуха испортила всех. Даже такого святого человека, как портной Баренбойм. Разве раньше он шил такие брюки, чтобы они врезались в задницы?

— Вы путаете причину и следствие, — улыбался Исаак. Он был немного философом. — Виноваты не брюки, а задницы. Хотя до войны я тут и не жил, но могу вас заверить — при Ульманисе таких задов не было. Никто не голодал — но никто и не жрал в три горла…

Старики покидали свои скамейки и перемещались в шезлонги, на пляж. Наблюдать за нами.

Обычно мы в это время играли в волейбол.

— Обратите внимание, как мой шпил! — восхищалась бабушка, — и это на одном стакане молока!

— Ваша Нелли! — ахала Хая — Рейзел, поворачиваясь к Иосифу, — как она падает под мяч.

— На что вы намекаете?! — вспыхивал Иосиф. — Она может падать подо что хочет!

— Пусть падает, — улыбалась Хая — Рейзел. — Я против?

Но лучше всех нас прыгал и резал Бома. Несмотря на зад.

— Что вы хотите, — вздыхала моя бабушка, — на шпикачках… Если бы мой ел шпикачки — вы знаете, куда бы он подпрыгнул? Он был бы членом сборной страны по баскетболу. И объездил бы уже полмира, а не торчал бы все время в этой огромной дыре…

— Благодарите Бога, что он — не член, — советовал Иосиф. — Потому что он обязательно где‑нибудь бы остался. Только идиот может ездить по миру и не остаться. Они все остаются! …И вы не видели бы вашего внука!

Мы кончали играть в волейбол и неслись в воду. И всегда рядом с Бомой неслась прекрасная Гера, такая же рыжая, как и он.

Она держала его за руку, она заглядывала ему в глаза, она закидывала назад голову и хохотала.

— Вы не представляете, что могут сделать с человеком настоящие шпикачки, — объяснял Исаак. — Я их случайно попробовал когда‑то давно, в двадцатых. Как меня тогда любили женщины! — бес начинал прыгать в его глазах. — Ах, если бы сейчас мне их удалось попробовать хотя бы пару раз. Я бы еще и теперь кое‑что смог…

Шпикачки, а также окорока, ветчину, сосиски, сардельки и прочую вкуснятину Боме приносил его папа, прямо с мясокомбината. Папу звали Вика, он тоже был белым и рыжим. Все эти деликатесы он выносил в огромном портфеле с монограммой: «Дорогому Вике от Виллиса».

Монограмма не давала евреям покоя.

Латвией тогда правили одни Виллисы — и президент, и премьер, и даже несколько министров были Виллисами. И даже директор мясокомбината.

— Перестаньте ломать голову, — говорил Иосиф, — портфель подарил ему директор. Когда из старого уже начали выпадать сосиски… Так сказать, от коллеги коллеге.

— Объясните мне, — вступал Исаак, — почему он не написал тогда свою фамилию? Что ему было скрывать?.. Нет, портфель подарил секретарь! — и Исаак поднимал палец к небу, — балабус!

— А что было скрывать балабусу? — спрашивала бабушка.

Исаак клал на свой огромный живот руки и начинал хохотать.

— Нет, вы меня доведете до колик… Если бы балабус написал свою фамилию — все сразу же бы догадались, откуда у него на столе шпикачки и окорока.

— Идн, — спрашивал Иосиф, — вы когда‑нибудь видели этот портфель? Я имею в виду не когда он пустой, а когда полный.

Все дружно кивали головами.

— Нормальному человеку его не поднять. Я думаю, там килограмм сорок… А Вика его спокойно тащит каждый день… Скажите, кто из нас смог бы съесть сорок килограмм за один день?.. Даже вы, Рася — и то бы не осилили.

— С чего это вы взяли, что я ем больше вас? — спрашивала бабушка.

— Только не кипятитесь, — успокаивал Иосиф, — когда я говорю «вы» — я имею в виду вашу семью. Кинахоре ныт, одиннадцать человек. А Левиных только трое. И Лидочка много не ест — она бережет фигуру.

— Кто это, интересно, вам сказал, что они все съедают сами? — усмехался Исаак. — Они ведут светский образ жизни! Вы знаете, что это? Без портфеля его сегодня вести невозможно!

— Почему это невозможно? — вступала моя бабушка, — мы его тоже ведем. Прошлый шабес я приняла двадцать человек — и никто не ушел голодным.

— Сравнили, — сказал Исаак, — кого принимаете вы, и кого — они. Прошлый шабес у них был заместитель балабуса!

— Он что — тоже еврей? — удивлялась Сима.

— Мадам, — объяснял Исаак, — латыши тоже любят хорошо покушать.

— Причем тут покушать, — удивлялся Иосиф. — Кто вам сказал, что жизнь — это только покушать? Это еще и погулять!.. Вы когда‑нибудь слушали Рихтера в Концертном зале, рядом с которым мы сидим?

— Он что — тоже еврей?! — опять удивлялась Сима.